– Шевелись, ребята! Ну, вперёд!
– А я думал, что они нам дадут есть, – заметил капрал, обращаясь к Швейку. – Посмотри-ка на эти котлы, какой из них идёт пар!
Глубоко задумавшийся Швейк не ответил. Вдали снова загремели орудия, и Швейк, обводя взглядом ряд котлов, сотрясавшихся под напором пара, процедил сквозь зубы:
– Жрать нечего! А это пускай выпьют сами русские.
Процессия потянулась по полевой дороге, как жалкое стадо скота. Конвойные, славные и добродушные ратники ополчения, как только город исчез из виду, надели на плечи ружья, к которым вместо ремней был привязан шпагат от сахара, наломали у ручья длинных ивовых прутьев и, мирно посмеиваясь, погнали пленных, как стадо гусей.
Их удивляло количество пленных, и, глядя на толпу, они гадали о том, что война скоро кончится и они разойдутся по домам. Одни утверждали, что в Австрии никого уже нет, что русские забрали всех в плен и что эти вот – последние.
Догадки о скором конце войны возбуждали в них прекрасное настроение. Когда кто-нибудь из пленных падал от изнеможения, они понукали его идти сперва уговорами, а когда это не действовало, начинали толкать под ребра ногой или прикладом винтовки.
Особенно много изобретательности и остроумия проявил старый русский фельдфебель, шедший позади всех. Жертвами его шуток главным образом были те из пленных, которые вынуждены были спускать штаны и садиться в стороне. В правой руке он нёс длинный прут, заканчивавшийся тремя веточками. В левой у него был прут покороче, потолще и более упругий; как только пленный снимал штаны, он осторожно подкрадывался сзади и в самый разгар процесса начинал его сечь.
Такой случай произошёл и со Швейком. Едва он уселся, как фельдфебель подскочил и стал бить его по ногам. Швейк терпеливо досидел до конца, затем натянул штаны, одним движением застегнул их, неожиданно подпрыгнул к фельдфебелю, вырвал у него прутья и стал его бить по лицу, по носу, по губам. Затем бросился бежать и скрылся в толпе пленных.
На отчаянный крик фельдфебеля сбежались русские солдаты и отвели его к луже, где и обмыли. Умывшись, он отправился разыскивать виновника, но узнать его никак не мог. Все были одинаково грязны, измучены и небриты.
– Черт возьми, да я и не видел его в лицо, а задницы всем просматривать не буду!
Впереди него бодро и весело шагал бравый солдат Швейк, в то время как другие, подтягивая ремни на бурчащих животах, повесили голову, убедившись, что Россия встречает их скверно. Швейк же шёл и пел:
В пивной случилась драка…
Это была старая солдатская песня, распевавшаяся в австрийской армии. В ней чешские слова перемешивались с немецкими для того, чтобы укрепить знания солдата в немецком языке.
Следующий этапный пункт находился в Заславе; там их ожидал новый транспорт солдат, которые должны были сопровождать пленных дальше. Провианта не было, хлеба не давали. Принимая пленных от командира шумского этапа, их снова считали два часа и затем, несмотря на то что полил мелкий, колючий, холодный дождь, погнали дальше. Они шли всю ночь без отдыха, мокрые и озябшие, и приходили в отчаяние от голода. Утром они остановились возле большой деревни, из которой крестьяне вынесли несколько караваев и обменяли их на бельё, плащи и ботинки; причём дело доходило до жестокой ругани и драки. Затем все пошли через деревню.
У каждой избы стоял русский крестьянин в изорванной одежде и зорко следил за тем, чтобы пленные ничего не украли. А те бегали от колодца к колодцу, наливали воду в бутылки, для того чтобы вылить её у следующего колодца и драться у ведра из-за новой воды. И никто не понимал, для чего это делается.
На дороге попалась крестьянка, нёсшая в руках каравай хлеба. Каравай у неё моментально вырвали, крестьянку повалили и истоптали; ударами прикладов солдаты едва остановили и разогнали дикую толпу.
Эта толпа начинала сходить с ума от голода. Через улицу прошла девушка, нёсшая что-то завёрнутое в большой платок. Пленные бросились на нёс, вырвали свёрток из её рук и вернули его только тогда, когда она отчаянно стала кричать о помощи, а из свёртка показалось плачущее лицо новорождённого.
