Психологическая достоверность или ее видимость, необходимые автору триллера для того, чтобы вызвать сопереживание к своим героям, могут и отпочковаться от напряженного развития интриги, превращаясь когда в явную, когда в иллюзорную самоцель.
Сделаем самые предварительные пока выводы:
Игру вместо жизни предлагает читателю или зрителю детектив-шарада. Игру под видом жизни — триллер. Обе схемы использовались и повторялись в XX веке несчетное число раз и оказались бы давным-давно безнадежно исчерпанными, если бы не возможность сочетать и комбинировать их в разных пропорциях и вариантах, создающая эффект новизны. И, разумеется, новизна подлинная: появление новых тем, героев и антигероев, новых обстоятельств, новой литературной техники, использующей, в частности, и открытия литературы модернистской, нового уровня откровенности и, главное, серьезности разговора с читателем.
Здесь уместно коснуться вопроса о взаимоотношении литературы детективной и приключенческой. Произрастая из общего корня (и та, и другая отвечают интересу читателя к увлекательному, полному треволнений и тайн повествованию), они различаются прежде всего тональностью и атмосферой рассказа: душный воздух преступления неизменно окутывает и положительных, и отрицательных героев детектива, тогда как в литературе приключенческой при всех трудноразрешимых проблемах, встающих подчас перед ее персонажами, преобладает оптимистическое начало.
Впрочем, границу, здесь, как и во многих других случаях, провести крайне трудно. Так, например, романы весьма популярного у нас Дика Фрэнсиса мы воспринимаем как детективы. Авторы приключенческой, как и авторы детективной, литературы все чаще прибегают в своих сочинениях к технике триллера.
Детективная литература постоянно и весьма оперативно вбирает в себя все, что может и должно ей пригодиться, будь это новейшие научно-технические, тем более криминалистические открытия, модные общественно-политические течения, философские веяния, психологические и социологические теории и тому подобное. Естественно, она не могла пройти мимо читательского успеха документальной прозы в последние десятилетия. Появилось значительное число детективов, в которых наряду и в сочетании с другими элементами используется техника документализма или псевдодокументализма. По существу, возникла третья схема написания детектива, к которой все чаще прибегают поставщики детективной литературы любого уровня от Фредерика Форсайта до Юлиана Семенова. Скажем, в известном советскому читателю романе Форсайта «День шакала» шаг за шагом воссоздана история якобы имевшего место покушения на президента Франции де Голля, причем воссоздана с таким пугающим правдоподобием, что публикация этого романа в нашей стране поначалу обернулась скандалом. В 1974 году по высокому, а то и высочайшему распоряжению публикация «Дня шакала» в журнале «Простор» была прервана — кому-то показалось, что этот роман может стать инструкцией и для доморощенных террористов.
Что ж, рассуждавший так волновался, возможно, не зря. Турецкий террорист Агджа, стрелявший в папу римского, читал и перечитывал этот роман, готовясь к своему покушению. А у нас «День шакала» подписчики журнала «Простор» смогли дочитать до конца лишь в 1989 году.
К псевдодокументальному направлению в детективной литературе можно отнести и «судебный», или «адвокатский», роман, решающие события в котором разворачиваются в ходе судебного разбирательства определенного дела. Здесь достаточно назвать имя Дж. Гарднера и его излюбленного героя — адвоката Перри Мейсона. Стоит ли говорить, что отечественных образцов этого поджанра мы практически не имеем. Правда, в прибалтийских детективах среди персонажей, случалось, мелькали и адвокаты. Однако не будем спешить и подождем обещанной судебной реформы.
Таковы основные разновидности детектива с чисто формальной точки зрения. В содержательном же плане произведения детективной литературы можно подразделить на написанные вокруг единичного преступления (и соответственно — преступника-одиночки), вокруг серии преступлений, объединенных единым замыслом или единой группой исполнителей, вокруг деятельности организованной преступности (мафии) и, наконец, вокруг переплетения преступной деятельности с политической. Последний поджанр, в свою очередь, подразделяется на политический роман с элементами криминальной интриги и на «шпионский роман». И этот поджанр стал особенно популярен после второй мировой войны и вплоть до наших дней.
