— Эй, чего там?
Его не услышали, не ответили. Гонимый тревожным предчувствием, бросился вперед, пока не толкнулся в плотную стену матросских спин.
— Что случилось? О чем разговор?
— Второй день на берегу семафорят, боцман спрашивает желающих сбегать, узнать, чего им. Три мили, не меньше, по льду.
Захарова так и толкнуло, воскликнул:
— А я бы сбегал!
Тотчас на него оглянулись — бледные лица пятнами в тумане. А старый боцман, усач, переспросил с недоверием:
— Согласный, что ли? Эти вот боятся.
Через час легко, но тепло одетые, с баграми в руках, подпоясанные крепкими веревками, Захаров и Сергунчиков шли по льду к берегу.
В маленьком кармашке под рубашкой у Захарова записка в Архангельск. В ней говорится: «Направляемся Мурманск, дальше. Мои вещи продай, не понадобятся». Заготовил для передачи с радиостанции Индиги. Здесь не знают о секретности рейса и ничего не заподозрят, а в Архангельске сразу станет известно, где «Соловей Будимирович».
Вначале было ровное поле, обдутое ветром. В голубоватом лунном свете виден был черный, стекольный лед в трещинах, на который и ступить страшно. Стучали по нему баграми, убеждались — танцуй, не провалишься. Торосы, вспучившиеся рваными, припорошенными краями, обходили. И хотя путь этим удлиняли, но идти было легче и спокойнее.
На пароходе их напутствовал капитан:
— Смотрите внимательнее, где разводья. Узнайте, какой лед в Индиге, где имеются наибольшие глубины. А лучше всего, если бы доставили груз сюда, к пароходу.
Вскоре лед пошел неустойчивый, колеблющийся, отколовшийся от общего целика. По краям, в черных провалах, хлюпала вода. От нее несло запахом рыбы, острым до тошноты.
Они балансировали руками и ногами, чтобы не перевернуть льдину. Скользили в сапогах, не отрывая их от льда. Все тело в испарине, а лицо режет ветром, несильным, но жгуче холодным.
Когда же добрались к берегу, с разочарованием увидели, что у костра не представители Индиги, а два ненца.
— Давай товар! Есть пушнина! — Показывали в сторону «Соловья Будимировича» и требовали: — Патроны давай! Огонь-вода! Табак давай!
Однако сами на пароход идти отказались. Захаров и Сергунчиков отдали им весь свой табак, который был в карманах, но с одним условием:
— Ступайте в Индигу. На радиостанцию. Передайте записку, пусть отобьют сообщение в Архангельск. Когда придем на пароходе, еще по пачке табака получите.
— Передадим… Знаем — слова по воздуху летят.
— Вот-вот, — обрадовался их понятливости Захаров.
Отдохнув у костра, выпив по кружке чая без сахара, отправились обратно.
Плотно зашторенное облаками небо не пропускало ни света луны, ни малейшей звездочки. Море было шершавым и темным. Лишь вдали светился пароход.
* * *
За Полярным кругом в эту пору года дня почти не было. Но ни команда, ни пассажиры, ни офицеры не могли усидеть в помещении. Все время на палубе. В рулевой рубке даже поставили самовар. Замерзнув на мостике в ожидании ледокола-спасителя и своих посланцев на берег, бегали в рубку греться чайком. Не заходил сюда только лоцман Ануфриев. После того как его последнее предложение было отвергнуто Рекстиным, он редко появлялся на людях. В кают-компанию приходил обедать позже всех и сразу — к себе, как зверек в нору. Его отсутствия не замечали, нужды в русском капитане не было.
Зато Рекстин не знал покоя. Все вопросы об Арктике решались только им — его авторитет бесспорен.
— Иван Эрнестович, бывали плавания в столь позднее время на Индигу? — интересовался капитан Лисовский. — Насколько это реальная задача? Не застрянем во льдах, как бывало с полярными исследователями в прошлом?
— Замерзнем, не беда. Займемся научными наблюдениями, — беспечно смеялся тоненький поручик.
— Мне столь поздние плавания неизвестны, — медленно, обстоятельно отвечал Рекстин, и в рубке стихали голоса, все прислушивались к капитану. — Но исходя из толщи льда, которую замеряли наши матросы, исходя из наличия полыней, с помощью ледокола мы пройдем к реке Индиге.
— Скорее бы в Мурманск, — вздыхает Лисовский.
— Совершенно правильно. Там проходит теплое течение Гольфстрим, море не замерзает. Имеется теория: Гольфстрим растопляет льды к норду от Новой Земли, — объясняет Рекстин. — Нам бы ледокол на пять дней, и мы пробьемся к Мурманску.
