Нам четверым хозяева поставили отдельную посудину, с интересом глядя на наши разнокалиберные ложки. Перед обедом хозяин громко прочитал 'Отче наш', эту самую короткую молитву знал и я, поддерживая негромко, но внятно Прокопия. Мне помогал Палыч, судя по уверенности, не впервые читавший молитву за столом, ну, да он побывал в Сербии. Никита и Вова бормотали что-то под нос, но перекреститься ума хватило у всех нас. Кое-как выдержав проверку, мы приступили к обеду, сдерживая урчание в животах. Уха была великолепной, даже без картошки, настолько наваристой и жирной оказалась рыба. Саму рыбу подала хозяйка на второе, когда мы сыто откинулись от опустевшей чашки. Из шести рыбин, проданных нам на плоском деревянном лотке, я узнал только две стерлядки, да одного судака. Остальные были для меня в новинку. Из негромкого разговора Прокопия с егерем, услышал позднее, что это знаменитая белорыбица.
Хозяин, поддерживая разговор о рыбе, степенно обсуждал гастрономические тонкости разных видов рыбы, жалуясь, что с постройкой плотины на Прикамском заводе, вода в низовье реки Сивы, куда впадали все местные речушки, стала хуже, грязнее. Судя по этим жалобам, проблемы с экологией начались не в двадцатом веке. Хотя, Кама, по-прежнему оставалась чистой полноводной рекой, поставлявшей окрестным жителям множество крупной рыбы, заготовляемой на зиму. А в речке Лып и Сиве ловили всякую мелочь, от пары фунтов до полупуда. Нас приятно удивило определение мелкой рыбы, наводя на греховные мысли, какой тогда бывает крупная рыба? Постепенно разговор перешёл на Прикамский завод, вокруг которого рос посёлок в несколько тысяч жителей. Из истории родного города, в краеведческий музей нас водили, слава богу, каждый учебный год, мы знали, что строительство завода началось осенью 1759 года. Вряд ли за десять лет завод успел развернуться на полную мощность. Однако, нам хотелось побывать на родном заводе, возможно, именно там, в провинции, удастся легализоваться.
Никита постепенно втягивался в разговор, уточняя дорогу до Прикамского завода, условия найма работников. Сославшись на утрату документов, за которыми придётся ехать в Екатеринбург, поинтересовался, как туда проще добраться зимой. Ответ был стандартный — по камскому льду, в обозе торговцев, проходящих туда каждую неделю. Или по нашему берегу Камы, по знаменитому Сибирскому тракту, через Очёр.
— Под Оханском, говорят, пошаливают, — понизив голос, сообщил Прокопий, — весной двух купчин обобрали, да летом слухи ходили разные. Ещё на частинских мужиков грешат, но, там, на островах, правды не найти. Обманут и обдерут, как липку. Потому, барин, провожатых бери из села Галёво, или степановских мужиков. Они, конечно, с характером, прижимистые, но, грех на душу не возьмут. И без разбоя живут богато, почитай, самые зажиточные сёла на Каме.
— А вотяки* как, не балуют? — подключился Палыч, сытно вытирая руки о свой платок. Интересный егерь, с носовым платком, я прежде подобных ему не встречал.
— Так их, почитай, в наших краях и нет. Вокруг Прикамского завода на тридцать верст только русские деревни. Вотяки всё больше на север и на запад селятся. Из инородцев немного вогулы живут, сразу у Прикамска большое селение, на заводе робят, да извозом занимаются. И на восток до Перми с десяток вогульских селений наберётся, люди спокойные, работящие, за что и страдают от демидовских приказчиков.
— Выходит, вы все тут государевы люди? — рискнул проверить Никита, в крепость попадать мы не собирались ни в коем случае, — или свободные, кто живёт поблизости?
— Так ещё десять лет назад мы все тут свободными были, пока к Прикамскому заводу не приписали, — скрипнул зубами Прокопий, — теперь три раза в году отъезжаем на работы в завод, со своей телегой. С другой стороны, полкопейки с день за урок платят исправно, управляющий не лютует, от рекрутчины освободили. Может, это и лучше, особенно, если с пермяками демидовскими сравнить.
— Говорят, его приказчики на всех дорогах и тропах стоят, беглецов ловят? — не утерпел Вова, вспоминая рассказы Бажова.
