— Похозяйничали, сволочи.
— Иван Тимофеевич, — дружинник подал Буйному листок смятой бумаги. — Вон тому к груди прикололи.
На листке со следами грязных пальцев и крови кто-то коряво нацарапал карандашом:
«Смерть галадранцам. Ужо всех пирибём ухадити бальшивики праклятыи».
Иван Тимофеевич в бешенстве скомкал бумажку и хотел бросить, но передумал, сунул в карман.
— Пригодится. Тимошенко, и ты, Бузуев, повертывайте на прииск. Расскажите директору, что тут видели. Пусть пришлет подводы. Мы здесь останемся.
Двое уехали, остальные принялись собирать все, что уцелело из продуктов и что можно было использовать. Буйный, взяв с собой одного охранника, поехал по следам бандитов, надеясь узнать, откуда они появились и в каком направлении скрылись. Вернулся он часа через два. Следы бандитов затерялись в лесной глухомани. В шайке было не менее десяти человек. Нападение на обоз, видимо, готовилось заранее: на дороге оказались завалы, за которыми бандиты устроили засаду. Перебив людей и уничтожив большую часть продуктов, нападавшие скрылись.
Преследовать их сейчас не было смысла, так как с момента нападения прошло два-три дня.
Ночью приехал Майский с несколькими подводами под усиленной охраной. Иван Тимофеевич рассказал ему все, что удалось выяснить о гибели продовольственного обоза. Директор слушал молча и только скрипел зубами. Когда Буйный кончил, инженер глухо сказал:
— Мне-то ты все рассказал, а вот как старательским женкам объяснить? Они и слушать не станут. Знаешь, что сегодня магазин едва по бревнышку не разнесли?
Действительно, на прииске дело едва не дошло до настоящего бунта. Началось с того, что утром возле магазина собралась большая толпа женщин. Вначале они вели себя спокойно, терпеливо ожидая, когда Булгаков откроет магазин. Время шло, а завмаг не появлялся. Женщины заволновались.
— Где его носит, рыжего? — сердито заговорила одна из старательских женок. — Вон солнышко-то куда поднялось.
— А ему что, — отозвалась другая. — Дрыхнет пьянчуга.
— Ну это вы, бабоньки, зря, — вмешалась еще одна женщина, — Семен Федорыч непьющий. Грех о человеке так говорить.
— Непьющий? Да где ты видела непьющего мужика? Все они не пьют, пока спят.
Шум усиливался, и неизвестно, что бы еще наговорили рассерженные женщины о Булгакове, если бы в это время не появился он сам. Завмаг догадывался, в чем дело, и угрюмо спросил:
— Чего расшумелись? Чистые сороки.
— А ты — ворона. Рыжая ворона. Открывай-ка лучше магазин. Его ждут, а он разгуливает.
— Гулял, верно. И магазин открывать не буду.
— Это как — не будешь?
— Вот так. Не буду и все.
— Да ты очумел, что ли?
— А станете ругаться, совсем уйду.
— Нет, постой! Не уйдешь. Сказывай, почему не открываешь магазин?
Женщины плотным кольцом окружили Булгакова, и он понял, что если не объяснит им, в чем дело, и не успокоит, уйти ему не дадут. Попробовал улыбнуться, но улыбка не получилась.
— Не ругайтесь, бабки. Торговать нечем. Кроме свечей да мыла, ничего нет. А не верите — сами посмотрите. — Он достал ключ и показал на большой винтовой замок на двери магазина. — Обоз с продуктами припоздал маленько. Ждем. Вот-вот должен подойти. Тогда и торговать стану.
— Врет он все! — визгливо крикнула женщина, обозвавшая завмага пьяницей. — Не слушайте его, бабы. Для знакомых у него все есть, а для нас нет.
— Я? Знакомым раздаю? — Булгаков начинал злиться. — Не мели зря языком-то.
Но его уже не слушали. Кто-то вырвал из руки ключ, кто-то толкнул сзади, кто-то поддал случайно или намеренно острым локтем под бок. Женщины настежь распахнули двери, ввалились в магазин и мигом переворошили все. С полок полетели пачки свечей, пустые банки, ящики, бутылки.
— Ничего нет, бабы! Как есть, ничего!
— Нет, пусть он скажет, куда все девалось.
— Мы ему, рыжему, глаза повыцарапаем.
И снова женщины двинулись на завмага. Их глаза горели злобой. Булгаков беспомощно озирался и вдруг увидел директора прииска, подъезжавшего к магазину.
— Мне не верите, у него спросите, — и показал на Майского. Все женщины повернулись в ту сторону. Александр сразу понял, что происходит. Придержал Буланого.
