Кофейный аромат перебивает море,
И чаек тихий крик уносит сердце вдаль,
Туда, где нет меня и запаха магнолий,
Туда, где белый снег и русская печаль.
Здесь по-другому все, и белозубый мальчик
За тыщу песо мне все розы отдает,
И в сладковатый ром на треснутый стаканчик,
Как с севера привет, ледышка упадет.
Колумбия, Колумбия, марихуана-мама,
Колумбия, Колумбия, ты многих поломала.
Колумбия, Колумбия — адреналин, экзотика,
Колумбия, Колумбия — мир белого наркотика,
Удушливая ночь сползает по причалу,
И только легкий бриз по шхунам пробежит,
Отрывки новостей по первому каналу,
Коверкая слова, расскажет телегид.
Чужой, далекий край — край кофе и магнолий,
На языке родном со мной заговорит.
Сигарный синий дым, навязчивый до боли,
Обычный русский сплин под скрипку воскресит.
И на морях и на океанах
Роковая лежит печать.
В чужеземных раскосых странах
Не всех нас будут ромом встречать.
Пусть притоны манят туманной
Кокаиновой синевой.
Нет, таких не сломать штормами,
Не разбить ледяной водой.
Пусть туман накрывает рифы,
И на скалах потух маяк,
О пропавших слагают мифы,
А счастливчики пьют коньяк.
И когда отштормит, отмутит,
И Святая Мария спасет,
Каждый долю свою получит,
Каждый счастье свое найдет.
Море, море, синее море,
Океан мой седой, голубой,
Только море меня успокоит
Океанскою глубиной.
Море, море, синее море,
Океанская синяя даль.
Только море меня успокоит —
Моя радость, моя печаль.
Летят, летят, летят, летят туристы
За солнцем, за весельем в край чужой.
Они уже махнули грамм по триста,
И им уже не страшен леди-бой.
Там океан, там дешево, там клево,
Там можно делать все, чего нельзя,
И стюардесса косит взгляд сурово
На пьяных пассажиров аэрокорабля.
Рашэн туристо — облик аморали,
Марали морали облики туристы.
Рашэн туристо — о, блин, как орали,
Орали, орали рашэны-туристы.
Они уже тусуются подале,
От счастья им все крыши разнесло,
Они здесь все, практически, познали,
Попробовали все себе назло.
Они здесь всех кузнечиков поели,
И пиво с водкой трудно разбавлять,
И трансвеститы жутко надоели.
Но рашэна-туриста так просто не сломать.
Все забиты пути подъездные,
Не проехать и не проползти.
Это пробки, и кони стальные
Отказались нас, грешных, везти.
Плотно сбились машины в порядки —
«Мерседесы» и «Жигули».
И железные встали лошадки,
На спидометре джипов нули.
Это пробки, московские пробки,
Закупорена глухо Москва.
И скрипят, словно нервы, колодки,
И трещит от проблем голова.
Позарез мне в Сокольники надо,
Но Лужок все пути перекрыл.
«Ленинградка» и центр — засада,
И мотор мой от злости завыл.
Вся Москва в этот день опоздает.
Что Москва — вся Россия стоит.
Лишь снежинки беспечно летают,
И терпенье, как стрелка, дрожит.
Где-то там, где Париж закрывает ресницы,
Под мостом Александра начинается ночь,
Проплывают над Сеной моих снов вереницы, —
И реальность, и сердце уносятся прочь.
Нету больше проблем, есть вино и беспечность,
И Россия мне кажется так далека,
И холодные звезды, и бледная вечность
Улыбается мне, как Луна, свысока.
Париж, Париж, Париж, аккордеон —
Что-то родное, далекое, близкое.
Париж, Париж, Париж, аккордеон —
Небо над Сеною звездное, низкое.
Музыка, музыка льется сквозь сон.
Париж, Париж, Париж, аккордеон.
Ах, Париж, мне легко этой ночью с тобою.
Отчего так лукаво в глаза ты глядишь?
Отчужденность людей я равняю с Москвою,
Может, чуть потемнее скаты угольных крыш.
Нотр-дам де Пари будет ли вновь счастливым
На распятье дорог, на изломе веков?
Ах, беспечный Париж с шоколадным отливом,
Вавилонская башня и смесь языков.
Так легко, как душа отлетает от тела,
Пролетела весна, паутинки в пуху,
И задела за сердце, тихонько задела —
Так, что звезды качнулись на самом верху.
Это только шестнадцать, не больше, не больше —
Тополя выше крыш и распахнутый май,
В окнах — синяя даль, и все громче и тоньше,
И судьба всем на вырост, мечты через край.
Мы ладони судьбе, словно в дождь, подставляем —
Что кому упадет через год, через два.
Мы, и вправду, уже от любви умираем,
Целоваться еще научившись едва.
