Пригоршня скорпионов, или Смерть в Бреслау - страница 52

— Я велел тебе принести ножки и пиво, да?

— Да.

— И ясно произнес слово «пиво»?

— Да.

— Представь себе, я произнес его машинально. А надобно тебе знать, что когда мы что-то говорим машинально, то говорим это не мы, но кто-то другой посредством нас. Так что когда я велел тебе купить пива, это не я велел. А кто-то другой. Понимаешь?

— Кто же? — осведомился совершенно сбитый с толку парнишка.

— Бог! — со смехом воскликнул Анвальдт и смеялся до тех пор, пока боль не просверлила ему голову насквозь.

Он схватил бутылку, приник к горлышку и через минуту поставил ее на стол уже пустую. Затем с трудом оделся. С трудом надел на забинтованную голову шляпу. Прыгая на одной ноге, он преодолел спираль лестницы и оказался на улице, залитой закатным солнцем.

Эберхард Мок прогуливался по цоппотскому молу и ежеминутно с неудовольствием отгонял мысль о близящемся обеде. Голоден он не был, так как после завтрака выпил несколько кружек пива, закусывая горячими франкфуртскими сардельками. А кроме того, из-за обеда ему пришлось бы прекратить любоваться девушками, прогуливающимися возле казино, чьи ленивые тела так соблазнительно круглились под скользким шелком платьев и купальных костюмов. Мок встряхнул головой и вновь попытался прогнать мысль, которая упрямо возвращала его в далекий город, задыхающийся в котловине, заполненной недвижным воздухом, к тесным, густо населенным кварталам доходных домов и темным колодцам дворов, к монументальным зданиям, облаченным в классицистскую белизну песчаника или неоготическую красноту кирпича, к обремененным церквами и соборами островам, вокруг которых обвилась грязно-зеленая змея Одера, к укрывшимся в зелени особнякам и дворцам, где «господин» изменяет «госпоже» и она отвечает ему тем же, а прислуга словно сливается с резной обшивкой стен. Упрямая мысль влекла Мока в этот город, в котором кто-то бросает скорпионов во взрезанные животы прекрасных, как сон, девушек, а не верящие ни в бога ни в черта мужчины с сомнительным прошлым ведут расследование, которое неизменно заканчивается поражением. Мок знал, как называются эти его мысли: угрызения совести.

Наполненный пивом, сардельками и тяжелыми мыслями, Мок вошел в «Водолечебницу», где они с женой снимали так называемый юнкерский номер. В ресторане его издалека встретил умоляющий взгляд жены, стоявшей с двумя пожилыми дамами, которые ни на минуту не отставали от нее. Мок вдруг вспомнил, что на нем нет галстука, и направился к себе в номер, чтобы исправить этот faux pas[32] в костюме. Проходя через гостиничный холл, он краем глаза заметил высокого мужчину в черном, который встал с кресла и двинулся в его сторону. Мок инстинктивно остановился. Мужчина подошел к нему и, прижимая к груди фуражку, почтительно поклонился.

— Ах, это ты, Герман. — Мок внимательно взглянул на серое от усталости лицо шофера фон дер Мальтена.

Герман Вуттке еще раз поклонился и вручил Моку конверт с золотыми инициалами барона. Мок трижды перечитал письмо, вложил его обратно в конверт и сказал шоферу:

— Подожди меня здесь.

Через несколько минут он вошел в ресторан, неся в руке саквояж. Он приблизился к столику, находясь в перекрестье взглядов: свирепых — обеих дам и отчаянного — жены. Она стиснула зубы, чтобы не выдать горечи разочарования. Ей было ясно: закончился их совместный отдых — еще одна неудачная попытка спасти брак по расчету. Он мог бы быть и без саквояжа, она все равно догадалась бы, что он покидает курорт, о котором мечтал столько лет. Ей достаточно было заглянуть ему в глаза — затуманенные, меланхолические и жестокие, такие как всегда.

После двухчасовой прогулки по центру города (Марктплац и темные улочки вокруг Блюхерплац, заселенные всякой шпаной и проститутками) Анвальдт обосновался в ресторации Орлиха «Орви» на Гартенштрассе, неподалеку от оперетки, и проглядывал меню. В нем было много сортов кофе, какао, большой выбор ликеров и пиво Кипке. И было то, чего ему особенно хотелось. Он положил меню на стол, и в тот же миг перед ним стоял кельнер. Анвальдт заказал коньяк и сифон минеральной воды Дайнерта. Закурив, он осмотрелся. У каждого стола стояли четыре мягких стула, над деревянными стенными панелями висели цветные пейзажи Крконош,