— Говорит, что наведет настоящего демона, который погубит сначала моего мужа, а потом и меня. Я пыталась ее прогнать с помощью магии, но она становится все злее и страшнее. Вчера, например, она предстала в виде полуистлевшей старухи, причем запах разложения чувствовался по настоящему, и это было ужасно. Мало того, это произошло уже не в нашем доме, поскольку я уехала к подруге, не в силах это терпеть. А вот подруга, которая спала в соседней комнате, ничего не видела и не чувствовала при этом. И только когда я взмолилась о прощении, и сказала, что готова сделать что угодно, эта ужасная Елена сказала мне про вас. Что только вы можете избавить меня от ее визитов. И хотя я ничего, признаюсь, уже не понимаю, но выбора у меня нет, потому что сил терпеть это уже не осталось. Так что я перед вами, мистер Холлисток.
— Всегда помните о том, Синтия, — сказал Генрих, отпив кофе из маленькой чашечки, какие принес им официант, — что за все надо платить. Вы захотели получить что-то, не сделав при этом ничего, и поверьте мне, что те десять тысяч, которые беру у вас я, это совершенный пустяк, по сравнению с тем, что пришлось бы вам заплатить в случае исполнения вашего первоначального плана… Сколько дней к вам приходит Елена?
— Уже почти неделю.
— Шесть дней. Ммм…ладно, можете быть уверены, что больше она к вам не придет. Давайте деньги!
Взяв объемную пачку, Генрих сунул ее во внутренний карман.
— Кто вы, мистер Холлисток? — вдруг спросила Синтия. — И почему я вам верю? Ведь я передала вам большие деньги, не требуя взамен даже расписки, и все равно верю вам безоговорочно. Никогда бы не подумала, что я на такое способна!
— Вам сейчас легче стало? — улыбаясь, спросил Холлисток.
— А вы знаете, да! — Синтия даже удивилась. — Будто с плеч спала непосильная ноша.
— Так вот я действительно доктор, — продолжал улыбаться Холлисток, — доктор человеческих душ. Сами ведь почувствовали эффект! Только я непростой доктор, а знаете какой?
— Какой? — Синтия первый раз улыбнулась.
— Самый лучший! — Генрих встал из-за стола. — Все, миссис Доуни, мне пора идти. Я оставляю на столе тридцать фунтов за наш заказ и прощаюсь с вами. Помните, что чем больше вы будете отдавать, тем больше получите впоследствии. Только никогда не отдавайте все. Прощайте!
Он говорил это с улыбкой, и Синтия, улыбающаяся в ответ, продолжала улыбаться и после его ухода. Его слова, доходчивые и простые, всегда действовали на людей лучше любых заумных речей, и сейчас она даже была счастлива.
Между тем Генрих, выйдя из ресторана, сначала остановился в задумчивости. Потом прошел немного вперед и остановив кэб, попросил отвезти его в какой-нибудь хороший ювелирный магазин. Таксист-индус понимающе кивнул:
— Есть хороший торговый центр Burlington на Мэйфейр, мистер.
— Поехали туда, — согласился Холлисток и после этого погрузился в размышления, безразлично глядя на мелькавшие дома, машины и людей, вечно спешащих в свое никуда с невероятно целеустремленным видом.
Когда они приехали к месту, он попросил таксиста обождать, и войдя внутрь, направился вдоль длинного ряда ювелирных бутиков. Видя сотрудников охраны, одетых в яркие ливреи 19 века он улыбнулся, настолько смешно смотрелась эта разномастная публика в костюмах, предназначенных для вышколенных и чопорных британских лакеев. Наконец, зайдя в магазин, отчего-то приглянувшийся ему больше остальных, он быстро нашел то, что искал. Генрих выбрал шикарное золотое кольцо с громадным гранатом, обрамленным по контуру бриллиантами. Он заплатил за него 4 тысячи фунтов и вышел, сопровождаемый теми теплыми и влюбленным взглядоми, которые появляются у продавцов при виде богатого клиента. Снова сев в такси, он назвал домашний адрес, и они бодро покатили по Пикадилли, оказавшейся на удивление свободной. Уже выехав на Сент-Джеймс, Холлисток вдруг попросил остановится, увидев овощной магазин. В нем он купил целый килограмм чеснока, затем, увидев, что находится совсем недалеко от дома, расплатился с таксистом и уже через 5 минут подходил к своим дверям. Машина Мэри уже стояла возле подъезда, и Генрих медленно обошел вокруг нее, внимательно вглядываясь в одному ему заметные детали, после чего, криво усмехнувшись, позвонил в дверь. Ему открыла Элизабет, и глядя на ее взволнованное лицо, Генрих понял, что произошли далеко неординарные события.
