12.
Какие атрибуты считаются в «свете» подходящими для особняков, «обиталищ вельмож» (les demeurs des grandseigneurs)? «Вид их отделки, — говорит о них Энциклопедия, требует красоты, соответствующей происхождению и рангу тех, для кого они строятся, но при этом они никогда не должны демонстрировать того великолепия, которое подобает только дворцам королей»[49]. Культурные формы, которые мы воспринимаем чисто эстетически, как варианты определенного стиля, воспринимаются самими современниками в то же время и как в высшей степени дифференцированное выражение социальных различий. Каждый из этих особняков строится первоначально для совершенно определенного заказчика, для совершенно определенного «дома»; и архитектор старается зримо представить в облике и украшении здания социальный статус его обитателя.
Считается, что жилище принца, командующего армией жилище кардинала, дом «premier magistrat», т. е. лица, занимающего одну из высших судебных должностей, и, наконец, дом «ministre éclairé», которому поручены правительственные дела, должны выглядеть совершенно иначе, чем дом простого маршала Франции, или епископа, или «président a mortier», т. е. людей, стоящих в иерархии знати, духовенства, судебных или канцелярских чиновников на ступени рангом пониже. Ибо все они как люди, «которые не обладают тем же рангом в обществе, должны иметь жилища, устройство которых демонстрирует их более высокое или более низкое положение по отношению к другим сословиям государства»[50].
«Жилища принцев именуются дворцами (palais), точнее говоря, дворцами второго класса (сравнительно с королевскими дворцами), жилища прочих — только „большими особняками“» (des grands hôtels). Но у обоих видов домов их украшение должно соответствовать социальной функции:
«Что касается жилища военного, то следует руководствоваться военным характером, проявляющимся в прямолинейности, в почти одинаковых пространствах и в архитектуре, черпающей свои истоки в дорическом ордере.
Для жилища священника выбирают менее суровый характер. Это проявляется в расположении основных его элементов, в хорошо организованной статичности и в стиле, который никогда не будет нарушен фривольностью орнамента.
И, наконец, в случае жилья магистрата мы столкнемся с характером, который должен проявляться в общем рисунке форм жилища и распределении его частей — единственном средстве недвусмысленно продемонстрировать, начиная со двора, значение, набожность, учтивость.
В остальном, повторяем, следует не забывать избегать в этих разных родах композиции величия и великолепия, характеризующих королевские дворцы»[51].
13.
Структуру общества мы сумеем понять, только если мы увидим его одновременно из перспективы «Они» и из перспективы «Мы». В настоящее время нередко дело все еще представляется так, будто единственный метод, с помощью которого можно получить высокую степень достоверности из перспективы «Они», есть квантитативный метод — подсчет голов, использование статистических измерительных приборов. Как мы видим, есть и иные пути. Они особенно нужны нам, если мы стараемся дать определение таких фигураций, к которым невозможно найти научный подход одним только мысленным раздроблением их на атомы — отдельные действия, отдельные мнения, переменные — или же атомы какого угодно иного характера.
Исследование устройства домов у людей двора и того, как они сами его воспринимали, их собственного «образа», — это пример анализа фигураций, проводимого одновременно из перспективы «Они» и из перспективы «Мы». Сам общественный канон устройства дома или, как это по традиции выражают, «объективная сторона устройства дома у придворных» составляет исходный пункт. Ее можно отличать, но совершенно невозможно отделить от «субъективных» аспектов устройства дома, от того, как сами современники его воспринимают и обосновывают.
В этом отношении исследование организации дома и пространства в придворном обществе позволяет нам сделать первый шаг к пониманию общественной структуры, с которой мы имеем здесь дело. Эту структуру мы при таком исследовании видим как из перспективы «Они», так и из перспективы «Мы»: мы видим ее как фигурацию других людей, о которых мы говорим «они»; и мы видим в то же время, как видят ее сами эти люди, как они видят себя, когда говорят «мы».
