Константин вскочил на ноги. Владимир отступил на шаг, а Мстислав Мстиславич остался сидеть, как и сидел.
— Не горячись, погоди. — Он был заметно смущен. Никите, стоявшему поодаль, стало даже жаль своего князя — тот относился к Константину с сердечной теплотой, всегда хорошо о нем отзывался и вот теперь мучился оттого, что приходилось терзать ростовского князя подобными расспросами.
Константин тем временем опять уселся и сидел теперь, опустив голову и не глядя на князя Мстислава.
— Я ведь не обидеть тебя хочу, князь Константин, — медленно, словно с трудом подбирая слова, продолжал Мстислав Мстиславич. — А в этот предсмертный, может быть, час хочу, чтобы ты понял, на что идешь. От братьев тебе обида большая. Но они все же братья тебе, родная кровь! Кровь эту завтра нужно пролить будет! А ты не такой человек, который на братьев легко руку поднимает. Так что, если какие сомнения у тебя есть — скажи. Мне это понятно будет. Братоубийство — грех, даже если ему и оправдание есть.
Князь Константин поднял было голову, чтобы ответить, но передумал и снова опустил. Наверное, Мстислав Мстиславич был прав и такие мысли Константина посещали.
— Тоже важно, что у них войска против нашего будет вдесятеро. — Князь словно не заметил движения Константина. — Да что там — вдесятеро! Куда больше! Нам погибнуть всем очень просто. Уж тебя-то братья не пощадят, я думаю? Чтоб не к ночи было сказано. — Мстислав Мстиславич махнул щепотью себе за левое плечо и еще перекрестился.
Тут князь Константин прервал молчание:
— От обещания не отказываюсь! Ты, Мстислав Мстиславич, про кровь все верно говоришь. Думал я про это. — Константин усмехнулся. — Вспомнил даже, как мать наша нас перед смертью всех вместе собрала — и клятву с нас взяла, что будем в любви жить. Они же первые ту клятву забыли! Георгий на мое место сел, как волк хищный! Даже если бы и ушел я к ним, послужил младшим братьям, помог им с тобой управиться — все равно мне бы от них потом житья не было! Так что я уж с тобой, князь Мстислав.
— Тогда целуй крест! — сурово произнес, поднимаясь на ноги, Мстислав Мстиславич. — Эй, кто меня слышит — все сюда!
Из темноты стали подходить люди — и бояре, и дружинники, и простые ратники-ополченцы. Очень скоро собралась порядочная толпа. Никита, конечно, был одним из первых. Он увидел, как князь Мстислав, сняв со своей шеи блеснувший в неверном свете костра крест, протянул его Константину:
— При всех целуй!
Константин перекрестился, поцеловал трижды крест и вернул его Мстиславу. Князья обнялись — собравшаяся вокруг них толпа ответила восторженным гулом. Никита, понимая, что присутствует при очень важном событии, от которого, может быть, зависит и его завтрашняя участь, почувствовал, как защипало глаза. «Завтра победим непременно, — подумал он. — И с князем ничего не случится — волоску с его головы не дам упасть. Хороший человек Константин, и Мстислав Мстиславич в нем не ошибся».
Пока Никита боролся с приступом умиления, князь Константин успел сесть на коня и уехать к своему стану. Провожал ли его кто-нибудь — тоже в темноте не увиделось. Среди общего движения только и слышен был Никите повелительный голос Мстислава Мстиславича:
— Выступать! Выступать! Всем собираться!
Тут спохватился мечник: помочь князю доспехи надеть! Кинулся туда, где их оставил — у входа в шатер. Нету! Оказывается, Мстислав уже сам пыхтел, стараясь надеть броню без посторонней помощи. Сердито покосился на подбежавшего Никиту: где, мол, тебя носит? Но одеть себя позволил и на коня посадить. Даже в этой спешке Никита не отказал себе в удовольствии полюбоваться князем — до того был хорош. Несмотря на пожилой свой возраст — статен, широкоплеч. Алое корзно, накинутое поверх оплечья, будто соединяло его с конем, он как бы вырастал из своего могучего коня — ладный, присадистый. Отблески огня играли на одухотворенном, как всегда перед битвой, лице его, заставляли блестеть широкий, с серебряными грифонами нагрудник.
— Никита! Ты чего копаешься? — весело крикнул князь. Восхищенный взгляд мечника был ему приятен, чувствовалось по голосу. Никита мигом собрался и вскочил на своего коня, который уже успел разгуляться, стряхнуть вечернюю дрему и был готов скакать хоть целую ночь.
