При вечернем и утреннем свете - страница 40

Шрифт
Интервал

стр.

Выбор мой, моя победа.
Гляну вдаль: смирна ль погода?
Или лучше до обеда
Перебиться — и со старым
Повозиться микроскопом?
Иль, не тратя время даром,
Перемыть посуду скопом?
Или снова крякать «Ух ты!»
Под ударами борея
И бездарно вон из бухты
Выгребать домой скорее?
И — сюда! И, члены грея,
Одубленны непогодой,
Огрызаться на борея
Философовою одой:
«Благоразумнее мы будем,
Коль не дерзнем в стремленье волн», и т. д.
1984

Субботняя ворчалка

Мой возраст, полагаю, не таков,
Чтоб, как юнцу, ворочать валунами,
Но ах! не чтут злодеи стариков —
Так я скажу. Но это между нами.
Оставьте мне мой стариковский хлеб!
Пусть горек он — привык, молчу, не ною.
А тут — в бригаду по ремонту ЛЭП.
Что значит «бу-тить»? Будет что со мною?
Вот этот камень будет мне плитой.
Микула Селянинович я, что ли?
Да я, друзья, извилиной — и той
Ворочаю с трудом и поневоле.
Когда б меня нарядчик нарядил
Дерзать в бригаде по мытью гальюнов,
Я б тучных дам спроста опередил,
А может быть, и мэнээсок юных.
Иль, скажем, наледь посыпать песком —
Такое вам не сможет первый встречный!
Я б счел за честь. Уж с этим я знаком!
Я б памятник себе воздвиг чудесный, вечный.
1984

Октябрь

Где селится летом профессор Серавин,
Там я расселился,— но странно ли это?
Хоть я с ним, положим, чинами не равен,
Но все же учтите, что нынче не лето.
И белая ночь стала черной, учтите,
И Белое море черно временами,
Зато — снегопады; зато в общепите
Интимностью пахнет и кормят блинами.
И черные ветви карельских зимовщиц
Мне моря не застят, как застили летом
Тому, кто сидел в этом кресле и морщась
Укутывал ноги профессорским пледом.
А море, положим, черно временами,
Но Белое все ж оно, как ни вертите,
А это — до смерти; не все ж между нами
Двойная казенная рама, учтите.
1984

Будетлянское

Так раскалывает небо сверхкакой-то самолет,
Что и скалы расколола сверхударная волна,
А у матери у чайки раскололося яйцо,
И потек, потек и вытек неродившийся птенец.
И стоит простоволоса расщепленная сосна,
Не поймет, не понимает, что расколота она,
А у матери у чайки раскололося яйцо,
И потек, потек и вытек неродившийся птенец.
Так мечтала мать о сыне,
Так хотелось бы сосне
Погудеть в небесной сини,
Уподобиться струне;
Мчась, как узкая змея,
Так хотела бы струя,
Так хотела бы водица
Убегать и расходиться…
Нет ни птицы, ни водицы, ни красавицы змеи,
А что было — раскололось, так-то, милые мои.
1984

Полярное сияние

Северной ночью светло от полярного света,
Зыбкий и грозный, он в мерзлой завис вышине.
Ладно, любуйтесь, а мне отвратительно это,
Физика эта — она омерзительна мне.
Я ненавижу всю эту небесную лажу,
Ложные эти, подложные эти миры!
Здесь, пока живы, я все наши беды улажу,
Там не заткну ни одной своей черной дыры.
Ночью бесслезной черно у Полярного круга.
Кружки поставлю, заправлю питьем огневым.
Сяду над кружкой, увижу над кружкою друга —
Прежним увижу, вальяжным, отважным, живым.
Дай не пущу, задержу световые лавины —
Чуждые эти, не наши с тобою огни!
Черною ночью на черные сороковины
Чувствую шкурой, как ломятся в двери они.
1984

Летела гагара

Летела гагара — над нашей моторкой гагарка летела,
Над нашим мотором, ревущим надсадно, летела гагара,
Гагара из перьев, из теплого пуха, из бренного тела,
Но также из песни — и песню полета крылами слагала.
Летела гагара над чистым пространством, над мирным
простором,
Над Марьиной Коргой, семью островами, косою,
лесами,
И с пеной на гриве волна не ревела за нашим мотором,
Над нашим мотором хрустально висела волна Хокусаи.
А пятнышко туши на чистом пространстве поморского
шелка
Вдали размывалось, а песня полета едва различалась,
И песня прощалась со всей нашей тишью, погибшей
без толка,
И песня к нам в души, поняв, что без толка, уже
не стучалась.
1984

Чупа

Стучи, машина! Курс норд-вест!
Чупа вовек не надоест,
Чупа — столица наших мест,
В ларьке сметана.
Куда ж нам плыть, как не в Чупу?
Плывем с Чупою в черепу,
И тает иней на чубу
У капитана.
Привет Чупе! Чупа — приют,
Чупа уютней всех кают,
Бичи печально соки пьют,
А ну, плесни-ка!
В Чупе светло и без движка,
Куснешь с дорожки пирожка,
А в нем морошки с полмешка,
А в нем — брусника.
Чупа — черта, сиди и пой.
А что там дальше за чертой?
Как нас погладят за Чупой

стр.

Похожие книги