При вечернем и утреннем свете - страница 3

Шрифт
Интервал

стр.

Сколько нас на Садовом стояло кольце?
Миллион человек, может быть.
Сколько их мимо нас под конвоем прошло?
Я за давностью лет позабыл их число,
Да казалось — и нет им числа.
И не щурясь, не жмурясь, не хмуря бровей,
Мы смотрели на воинство падших кровей
Без особого вроде бы зла.
Мы стояли, никто головой не вертел,
И никто говорить ничего не хотел,
Мы смотрели — и только всего.
И у старых старух, у последней черты,
У предела безмолвья не дергались рты,
И не крикнул никто ничего.
И старательно шли они — эта орда,
И как будто спешили куда-то туда,
Где хоть вдовы забьются в тоске!
Но застыла Москва молчаливой вдовой,
И застыли дома, как усталый конвой,
И мгновенье застыло в Москве.
Долго длилось мгновенье, и мы, пацаны,
В океане людском в океан тишины
Перелили до капли свою.
Будешь фильм пересматривать — лучше смотри
Это мы, это Малая Дмитровка, 3,
Это я там в народе стою.
1975

Песенка про художественную стрижку

Когда пошел я в первый класс,
В тот самый год, в ту пору
Костюмчик был в семье у нас,
И был отцу он впору.
Отец к нему, отец к нему
Проникнут был заботой,
С потертых сгибов бахрому
Он стриг перед работой.
Я кончил школу, выбрил пух
И преуспел в науке,
А мой отец, как вечный дух,
Носил все те же брюки.
Он по ночам писал, писал
Учеными словами,
А по утрам мундир спасал —
Мудрил над рукавами.
Еще не знали мы тогда,
Что можно жить иначе,
Что это — бедные года,
А будут побогаче.
Как жили все, так жили мы,
И всем штанов хватило,
И эта стрижка бахромы
Отца не тяготила.
Стригаль стрижет своих овец,
Рантье стрижет купоны,
А что стрижет он, мой отец?
Сюртук и панталоны.
Костюмом надо дорожить:
Отгладь его, отчисти,
И будет он тебе служить,
А ты служи отчизне.
1973

Вспомните, ребята

Вспомните, ребята, поколение людей
В кепках довоенного покроя.
Нас они любили,
За руку водили,
С ними мы скандалили порою.
И когда над ними грянул смертный гром,
Нам судьба иное начертала —
Нам, непризывному,
Нам, неприписному
Воинству окрестного квартала.
Сирые метели след позамели,
Все календари пооблетели,
Годы нашей жизни как составы пролетели —
Как же мы давно осиротели!
Вспомните, ребята,
Вспомните, ребята,—
Разве это выразить словами,
Как они стояли
У военкомата
С бритыми навечно головами.
Вспомним их сегодня всех до одного,
Вымостивших страшную дорогу.
Скоро, кроме нас, уже не будет никого,
Кто вместе с ними слышал первую тревогу.
И когда над ними грянул смертный гром
Трубами районного оркестра,
Мы глотали звуки
Ярости и муки,
Чтоб хотя бы музыка воскресла.
Вспомните, ребята,
Вспомните, ребята,—
Это только мы видали с вами,
Как они шагали
От военкомата
С бритыми навечно головами.
1977

Спасибо отцу

Спасибо отцу, не погиб
На гибельной, страшной войне.
А мог бы погибнуть вполне.
Спасибо отцу, не пропал,
Лопаткой себя окопал,
Мозгами, где надо, раскинул,
Ногтями, что надо, наскреб —
И выжил. Не сгибнул, не сгинул.
И каску надвинул на лоб.
И чести своей не предал,
И славы солдатской отведал,
И мне безотцовщины не́ дал,
Хлебнуть этой доли — не да́л.
А что не досталось ему
Прямого
в окопчик
снаряда,
За это спасиба не надо,
За это спасибо — кому?
1979

Сорок два

Я лермонтовский возраст одолел,
И пушкинского возраста предел
Оставил позади, и вот владею
Тем возрастом, в котором мой отец,
Расчета минометного боец,
Угрюмо бил по зверю и злодею.
Отец мой в сорок лет владел брюшком
И со стенокардией был знаком,
Но в сорок два он стал как бог здоровый
Ему назначил сорок первый год
Заместо валидола — миномет
Восьмидесятидвухмиллиметровый.
Чтоб утвердить бессмертие строкой,
Всего и нужно — воля да покой,
Но мой отец был занят минометом;
И в праведном бою за волю ту
Он утверждал опорную плиту,
И глаз его на это был наметан.
И с грудою металла на спине
Шагал он по великой той войне,
Похрапывал, укутавшись в сугробы.
И с горсткою металла на груди
Вернулся он, и тут же пруд пруди
К нему вернулось всяческой хворобы.
Отец кряхтел, но оказался слаб
Пред полчищем своих сердечных жаб
И потому уснул и не проснулся.
Он юным был — надежды подавал,
Он лысым стал — предмет преподавал,
Но в сорок два — бессмертия коснулся.
1972

Ночные чтения

Стенограмма трибунала,
Лихолетию — предел.
В стенограмме грому мало,
Зато дым глаза проел.
Вдоволь дыма, вдоволь чада,

стр.

Похожие книги