— «Надо», — она презрительно оттопырила губку, — сами поезжайте, мне и здесь хорошо. — Настроение у Верочки было преотличное, она все еще не понимала серьезность Елены и ее намерений.
— Я буду жить в Москве, а ты вернешься в Курган к мужу. — Елену раздражали собственная нерешительность и смущение, фраза прозвучала излишне категорично.
— Вы мне не мама…
— Насколько мне известно, — перебила Елена, — тебе никто не мама и не папа, ты самостоятельная. Подожди, подожди. — Она взяла Верочку за руку, вновь заговорила ласково: — Верочка, пойми, не готова ты жить одна, тебе нужен и лоцман, и щит — прикрытие. Каждой женщине нужен муж, тебе он необходим. Иначе ты кончишь плохо. Я не хочу мучиться кошмарами.
— Не мучайтесь, не переживайте. — Верочка дернула плечиком. — Я проживу без вашей помощи.
Елена вздохнула, махнула безнадежно рукой:
— Я хотела как лучше. Даю тебе на раздумье месяц, у меня можешь больше не убираться, я и так тебе заплачу, на чашку чая заходи, всегда рада.
Через два дня старушка, у которой Верочка снимала койку, пряча выцветшие глаза, прошамкала: мол, пожила, девочка, пора и честь знать. Вскоре появился и участковый, держался отечески, но был непреклонен: поступай в институт, иди штукатуром на стройку, а лучше возвращайся в Курган, в Москве болтаться кончай, будут неприятности. Знакомые мужчины звонили все реже, деньги таяли, Верочка бросилась к Елене, но мадам лишь напомнила, что две недели уже прошли.
Верочка раздумывала над своими горестями и пришла к выводу, что выжить ее из Москвы решила Елена твердо, а победить ее трудно, практически невозможно.
Вера осунулась, подурнела. Медленно вытащила руку из узкого кармана джинсов, разжала сведенные судорогой пальцы, и на стол упал бумажный комочек. Лева взял его двумя пальцами, отложил в сторону:
— Спасибо.
Он подошел к бару, открыл бутылку тоника, налил два бокала, один подал Вере, усадил ее на диван, вернулся на свое место:
— Приятный напиток. Я слышал, мы начали его изготовлять. Не пробовали?
Девушка пила воду, стакан звякал о зубы. «Надо иметь при себе валерьянку, элениум в таблетках», — подумал Лева. Он взял со стола сигареты, перехватил взгляд девушки, прикурил одну, другую отдал Вере. Они молча курили. Лева курить не умел и, несколько раз пыхнув, смял сигарету в пепельнице. Сейчас необходимо переупрямить, перемолчать, как в детстве. Вера должна заговорить первой: виновата — делай первый шаг. Случается такая позиция при игре в шашки — кто начинает, тот проигрывает. Лева откинулся на спинку кресла, устраиваясь поудобнее, вытянул ноги, набираясь терпения, подумал, как при этом выглядит, и непроизвольно улыбнулся.
— Чего смеетесь? Разворачивайте, читайте — хохотать будете!
Лева привстал, протянул девушке пепельницу.
— Мерси! Опытного детектива изображаете, психологическая обработка? Убийца пойман и изобличен? — Вера показала худенькую костлявую фигу.
«Она знает, что Качалину убили, — понял Лева. — Сергачев предполагает — так он наблюдательный и хладнокровный мужчина. А девочка, состоящая из нервов, алкоголя, жалости и любви к себе, откуда знает она?»
Гуров начал восстанавливать возможную последовательность действий. Импульсивная, склонная к истеричности девушка поссорилась с хозяйкой, у которой убирала квартиру. Вера и не помышляла об убийстве, ударила сгоряча, схватила, что под руку подвернулось, и ударила, случайно попала в висок. Опомнилась, испугалась, начала создавать эту нелепую инсценировку, затем позвала Сергачева. История не имеет никакого отношения к работе коллег из УБХСС. Лева, как каждый опытный человек, не любил случайных совпадений, но знал: время от времени они происходят. Психологически эта версия наиболее достоверна, представить, что подобное мог совершить Толик, Качалин или Сергачев, значительно труднее. Был, правда, один факт, который не укладывался в схему. Лева сразу его выделил, отложил в сторону, теперь взялся за него, решая, каким образом можно его пристроить, чтобы он не торчал из мешка шилом, которое, как известно, не утаишь. Вера не боится! Она капризничает, устраивает сцены, явно нервничает, но не боится. Будь она убийцей, то, глядя на меня, должна приходить в ужас. Простая, добротная версия рушится, реалистическая бытовая картина превращается в произведение сюрреалиста.
