— Спасибо. — Гуров выпил лекарство, отметив, что на поступок Веры никто не обратил внимания.
«Девочка чувствует себя здесь как дома, — отметил Гуров, — а как мгновенно изменилась? Двигаться вдруг стала мягко, пластично, из речи исчез базарный тон и вульгаризмы. Она умеет себя вести прекрасно, значит, ранее был театр. К чему бы это? И почему мужчины тебя боятся? Не надо изображать умника и изобретать колесо, его изобрели. Мужчина боится женщины в подавляющем большинстве случаев по одной причине. Не хочет афишировать отношения. Добрее надо быть, Гуров, добрее, о людях думай проще и лучше».
— Я могу сходить в ванную? — Вера смущенно потупилась.
Лева кивнул и, выйдя из роли, мягко и ободряюще улыбнулся. Мужчины не заметили его оплошности, Вера же не только заметила, она на секунду застыла, вглядываясь в Леву широко открытыми, удивленными глазами, а когда пошла к двери, задержалась, быстро посмотрела через плечо. Гуров не сумел перехватить этот мгновенный сигнал, но, что какой-то сигнал был, не сомневался. Страх? Предупреждение?
— Не обращайте на девочку внимания. — Качалин разлил по чашкам густой черный кофе. — Жена избаловала… Елена… — он запнулся, но продолжал спокойно: — Любила ее вроде младшей сестры. Детей у нас не состоялось.
По тому, как Качалин запнулся, затем справился с собой, как продолжал говорить ровным тоном, подбирая слова, Гуров понял, что держать себя в руках он умеет.
— Я пойду к себе. — Сергачев не спрашивал, лишь доводил до сведения. — Моя дверь напротив, буду дома.
Проходя мимо Качалина, он тронул его плечо: мол, держись, старик, на Толика не взглянул, Гурова хотел просто обойти, как обходят столб.
«Вот и все, время, отпущенное мне на раздумье, кончилось, необходимо решать. Что Сергачев может кому-то позвонить либо что-то спрятать, исключено: он вызвал милицию, и времени у него было более чем достаточно. Если я его выпускаю, то здесь создается один климат, если задерживаю, то климат совершенно иной. Пауза или ускорение? Что мне сейчас выгоднее: умиротворение или взрыв?» Гуров ответа не нашел, стоял молча и растерянно.
Сергачев его обошел. Лева взял его под руку, почувствовал ее литую силу, они вместе вышли на лестничную площадку. «Верно поступаю, — ободрил себя Гуров, — их надо разделить, меня на всех не хватит, дергаюсь, разбрасываюсь».
Сергачев открыл дверь своей квартиры:
— Зайдете? — Впервые он смотрел, не отворачиваясь, прямо и открыто.
— Вы любили ее? — Лева готов был задать любой вопрос, кроме этого, но почему все же спросил — не знал.
Они стояли между двумя полуоткрытыми дверьми, как на перепутье, — место для задушевного разговора неподходящее.
— Елену убили? — Сергачев прислонился к дверному косяку, его широкие плечи повисли, тяжелые руки болтались безжизненно.
«Он не убивал», — понял Лева.
Денис же понял, что ответа ему не дождаться, и скептически заметил:
— Вы же понимаете, что ваше молчание красноречивее ответа.
— Я вас не учу методике спортивной подготовки.
Сергачев выпрямился, словно в его большом теле не было костей, оно, как жидкий металл, перетекло из одной формы в другую.
— Ты умный парень, а вопрос твой глуп. Любил ли я Елену? — Он посмотрел в квартиру Качалиных. — Решай свои проблемы, я подожду.
— Ты мне поможешь?
— Нет! — Сергачев перешагнул порог и мягко прикрыл за собой дверь.
«Попробую ему поверить», — решил Гуров и вернулся в кухню.
Здесь, казалось, его ждали. Видимо, Бабенко решил, что и ему пора перебираться со сцены за кулисы — увидев Гурова, он, обращаясь к Качалину, торопливо заговорил:
— Старик, чем я могу тебе помочь? Я похоронами никогда не занимался, может, съездить куда? Я на колесах, — Толик брякнул ключами от машины.
Лева будто набрался сил, мысли побежали привычно быстро. «Нет, голубчик, номер не пройдет. Если ты убийца, то приехал на разведку и сейчас проверяешь: разобралась милиция или нет. Если ты к убийству отношения не имеешь, то приехал по торговым делам и ни к чему тебе отсюда уходить, сиди».
— Надо спросить товарища. — Качалин подвинул Гурову чашку кофе. — Какие формальности, с чего следует начинать?
