– Свидетель Грир, – говорит он, – вы утверждаете, что эта фотография – подлинная?
– Так точно, сэр.
– На ней запечатлен бар, откуда вы взяли стакан?
– Да, тот самый бар.
– Скажите… Конечно, все было бы проще, если бы мы имели стакан, но за неимением оного… Скажите, это тот самый бар? Вы хорошо помните?
– Как не помнить. Стакан такой же, как на этом снимке.
– Такой же? То есть стакан, который вы взяли, – из набора, что стоит на полотенце? – Сэнди показывает фотографию присяжным.
– Так и есть, из этого.
– Будьте добры, пересчитайте стаканы.
Грир медленно ведет пальцем по фотографии. Потом говорит:
– Двенадцать.
– Двенадцать, – повторяет Сэнди. – Значит, с тем, который вы взяли, было бы тринадцать?
– Выходит, тринадцать, – пожимает Грир плечами.
– Чертова дюжина. Вам это не кажется странным?
Мольто вскакивает, чтобы заявить протест, но Грир опережает его:
– Очень.
– Расти, я ценю твою подсказку, – говорит Сэнди, как только объявили перерыв. – Но было бы лучше, если бы ты делился собственными мыслями со своим адвокатом заранее.
– До меня до самого это только что дошло, – говорю я уже в дверях.
Дневное заседание для обвинения складывается неудачно. Мне самому ни разу не удалось провести процесс, не чувствуя некую слабину в моей позиции и шаткость моих доказательств. Помню, я говорил: как будто идешь долиной Смерти. У Нико своя доля и своя «долина» – доказать близость между мной и Каролиной. Он надеется предъявить достаточно улик, чтобы присяжные приняли нужное решение. Одно убедительное показание должно сменяться другим – еще более убедительным. Похвальный план, ничего не скажешь. Однако судейские работники знают, что после перерыва и сытного обеда обвинители расслабляются и защита получает перевес.
Следующий свидетель обвинения – Евгения Мартинес, моя секретарша, которая явно считает, что настал ее час. Она явилась в суд в шляпе с широкими опущенными книзу полями и огромными сережками в ушах. Нико представляет ее.
Евгения показывает, что служит в прокуратуре под моим началом. Однажды – это было в сентябре или октябре – она, отвечая на телефонный звонок, взяла по ошибке не ту трубку и узнала голоса мисс Полимус и мистера Сабича. Мистер Сабич говорил о том, что заедет к ней.
– Как происходил их разговор? – спрашивает Нико.
– Я протестую, – говорит Сэнди, – вопрос наталкивает на характеристику.
Протест принимается.
– Ваша честь, – возражает Нико, – свидетельница хочет рассказать, что она услышала.
– Что услышала – да, но не высказывая своего мнения на этот счет. Мисс Мартинес, нам незачем знать, что вы подумали, услышав их голоса. Передайте их слова и тон, в каком происходил разговор.
– В каком тоне происходил разговор? – повторяет Нико.
Евгения, как видно, сначала затрудняется ответить на вопрос, потом говорит:
– Они вроде как обменивались любезностями.
Сэнди заявляет протест, но Ларрен говорит, что ответ принимается.
– Интимными любезностями? – спрашивает Нико.
– Решительно протестую! – Сэнди поднимается из-за стола. – Вопрос носит наводящий характер и имеет подтекст.
Ларрен снова делает Нико выговор за неподобающий вопрос. Но, несмотря на промахи, у того есть определенная цель: направить показания в нужное русло.
– Не могли бы вы поподробнее описать тон услышанного вами разговора?
Сэнди вынужден протестовать опять – такой вопрос уже задавался, и на него был дан ответ.
– Мистер дель Ла-Гуарди, предлагаю перейти к следующему вопросу, – строго говорит Ларрен.
На помощь Нико неожиданно приходит Евгения:
– Он сказал: «Ты мой ангел».
Нико застыл от удивления.
– Он назвал ее ангелом и сказал, что приедет в восемь.
В первый раз за эти дни я теряю самообладание. Из груди вырывается стон. Кемп кладет ладонь на мою руку.
– «Ты мой ангел», – шепчу я, – надо же такое придумать.
Сэнди бросает на меня суровый взгляд.
– Я закончил, – вдруг говорит Нико и садится.
– Приступим к перекрестному допросу, – объявляет Ларрен.
Едва встав с места, Сэнди начинает говорить. Лицо его строго.
– На кого вы сейчас в прокуратуре работаете, мисс Мартинес?
– Как это – на кого работаю?
– Чьи бумаги печатаете? У чьих телефонов дежурите?
