– Так, значит, оно и шло – ко всеобщему удовольствию. А потом ты получаешь ту анонимку и передаешь материал ей на хранение.
– Ни хрена подобного. Я велел ей разобраться в нем и держать язык за зубами. Чего ты от меня добиваешься, Расти? К тому времени я уже встречался с ней, не стану скрывать. Будь я подонком, сунул бы эти материалы в бумагорезательную машину, и дело с концом.
Я качаю головой. Нет, дорогой, ты достаточно осторожен, чтобы сделать такую глупость. Мало ли кто еще мог знать об анонимке? Ты действовал в духе самых хитроумных членов семейства Медичи. Разберись, мол, милая, и, если это касается тебя и Ларрена, аккуратно замети следы. Все это подразумевалось и комментариев не требовало. Каролина, естественно, попыталась это сделать. Теперь понятно, кто затребовал из Тридцать второго участка протокол ареста Леона.
– А когда Каролину угробили, ты взял папку?
– Когда ее, как ты выражаешься, угробили, мне позвонил Ларрен. Я ведь сказал ему об анонимке, когда она поступила. Так вот, Ларрен позвонил на другой же день после того, как обнаружили труп. Дельце-то может быть щепетильное, говорит. Почему бы тебе не взять эту папку? Задница он лицемерная, всегда был таким. – Реймонд смеется, я хмурюсь. – А после тебе ее отдал, когда ты попросил.
– У тебя не было другого выхода. И все равно ты пытался меня запутать.
– Он же как-никак мне приятель.
Ясно, почему Реймонд покрывал Ларрена. Если бы он возбудил против него дело, тогда прощай его мечта о переизбрании. Отвратительно все это.
Я встаю, собираюсь уйти.
– Расти, я действительно хочу тебе помочь. Только скажи чем. Если нужно, я на самой людной площади поцелую Оги Болкарро в зад. Будет тебе судейское кресло. Если же захочешь побольше получать, тоже устроим. В долгу перед тобой не останусь.
Мне приятна его готовность услужить. Лежачего не бьют. Я киваю ему. Мы идем к дверям. Реймонд успевает похвастаться модерной живописью на стенах. Видно, забыл, что он нам со Стерном чуть ли не лекцию о ней прочитал.
У лифта он тянется ко мне, чтобы обнять.
– Все это неприятно, правда, – говорит он.
Я отстраняюсь, даже легонько его отталкиваю. Рядом люди, и он делает вид, будто ничего не заметил. На нашем этаже останавливается кабина лифта.
– Погоди, я хотел еще спросить тебя об одной вещи.
– О чем? – говорю я, входя в кабину.
– Кто же все-таки убил ее, как ты думаешь?
Я молчу, делаю Реймонду легкий джентльменский поклон. Дверцы лифта закрываются.
Октябрь. Я работаю в саду – выкапываю старые столбы у забора, вставляю новые, заливаю цементом, протягиваю сетку-рабицу. И вдруг меня охватывает непонятное чувство. Я смотрю на инструмент у меня в руке. Не знаю, как называется. Рукоятка, на конце которой с одной стороны молоток, с другой – гвоздодер. Этот странный инструмент достался мне от тестя. Когда он умер, мать Барбары привезла нам весь его домашний и садовый инвентарь. Эту тяжелую железяку можно использовать для чего угодно, а вечером первого апреля она стала орудием, которым была убита Каролина Полимус.
Сразу после суда я заметил на гвоздодере сгусток запекшейся крови и прилипший к нему светлый волос. Я тут же спустился в подвал и стал промывать инструмент горячей водой. В этот момент на верхних ступеньках лестницы показалась Барбара. Она буквально замерла, увидев, что я делаю. Мне пришлось прикинуться веселым. Стал насвистывать какую-то мелодию.
С тех пор я не раз намеренно ею пользовался – не знаю, как называется эта штука. Вообще не признаю никаких табу и не верю ни в какие фетиши.
И вот я стою сейчас у забора и думаю, что нет ничего сверхъестественного. И тем не менее что-то вдруг изменилось. Изменился травяной газон, изменились кусты роз, изменилась грядка с зеленью, которую я помог Барбаре насыпать минувшей весной. Все изменилось необратимо.
Барбара в гостиной, раскладывает на столе какие-то бумаги – так моя мама когда-то раскладывала журналы и свои заметки, готовясь к выступлению на радио. Я сажусь по другую сторону стола и говорю:
– Может быть, переберемся в город?
Сейчас Барбара, конечно, улыбнется: она уже много лет говорила о переезде. Но она кладет авторучку и потирает лоб.
