– Вам может стать перед ним неловко, – сказал он. – И вы уже не захотите записывать определенные вещи. На мой взгляд, очень важно, что сейчас вы записываете все, что приходит вам в голову. Кроме того, Бену может не понравиться, что вы решили продолжить лечение. – Он помолчал. – Возможно, вам лучше не показывать ему дневник.
– Но как я вспомню, что надо вести дневник? – спросила я, и тут меня осенило: – Вы мне напомните?
– Да, – ответил он и добавил: – Тогда вы должны сказать мне, где будете его прятать.
Мы уже подъехали к дому. Только сейчас я вдруг осознала, что это моя собственная машина.
– В шкафу, – сказала я. – Я буду держать его в глубине шкафа.
– Хорошо. Но обязательно напишите что-нибудь сегодня, прежде чем лечь спать. Иначе завтра утром это будет просто записная книжка, которая ни о чем вам не говорит.
Я ответила, что понимаю, так и сделаю, и вышла из машины.
– Удачи, Кристин! – пожелал доктор мне вслед.
Я в постели. Жду мужа. Разглядываю фотографию дома, в котором выросла. Он кажется таким спокойным, таким нормальным. И таким знакомым. Как я попала оттуда вот сюда? Что произошло? Какая у меня биография?
Бьют часы в гостиной. Полночь. Бен поднимается по лестнице. Сейчас я спрячу дневник в обувную коробку, которую поставлю на нижнюю полку шкафа, как пообещала доктору Нэшу. И продолжу писать завтра. Если он позвонит.
Я села за дневник днем. Бен внизу, читает. Думает, что я отдыхаю, но это не так, хотя я и утомилась. Нет на это времени. Я должна все записать, пока не забыла. Я должна вести дневник.
Смотрю на часы и записываю время. Бен предложил погулять сегодня днем. В моем распоряжении чуть больше часа.
Сегодня я проснулась, не зная, кто я такая. Открывая глаза, я готовилась увидеть угол прикроватного столика, желтую лампу, приземистый шкаф в углу комнаты, обои с ненавязчивым орнаментом из папоротников. Я ждала, что услышу, как мама суетится на кухне или как в саду насвистывает папа, подравнивая изгородь. Думала, что лежу в своей постели одна, если не считать игрушечного кролика с порванным ухом.
Не тут-то было. Наверное, я в спальне у родителей, подумала я, но тут же поняла, что ничего вокруг не узнаю. Комната мне абсолютно незнакома. Я лежала на спине и думала: «Что-то случилось. Что-то ужасное».
К тому времени, когда надо было спускаться к завтраку, я успела изучить фотографии вокруг зеркала и прочесть подписи под ними. Я уже знала, что я не ребенок и даже не юная девушка и что мужчина, который хлопочет на кухне и насвистывает под радио, не мой отец, не сосед и даже не мой парень, а муж, которого зовут Бен.
Я не решалась войти в кухню. Мне стало страшно. Ведь я увижу его впервые. Интересно, какой он? Сильно ли отличается от человека на фотографиях? Или они – тоже искаженная действительность? А что, если он старше, толще, с лысиной? Какой у него голос? Какие повадки? И вообще, удачный ли у нас брак?
Вдруг я увидела сцену: какая-то женщина – мама? – советует мне хорошо подумать. Мол, жениться – не воды напиться…
Я резко распахнула дверь. Бен стоял ко мне спиной, колдуя с лопаточкой над беконом, который шипел и шкворчал на сковородке. Он не слышал, как я вошла.
– Бен! – позвала я.
Он тут же обернулся:
– Кристин! Все хорошо?
Я не знала, что ответить, и в конце концов промямлила:
– Кажется, да.
Он улыбнулся с явным облегчением, я улыбнулась в ответ. Он выглядел старше, чем на снимках в ванной: больше морщин, больше седины, редеющие виски, но, как ни странно, казался даже более привлекательным. Челюсть тяжеловата, почти старческая, в глазах отчаяние. Я понимаю, что он напоминает мне постаревшего отца. Могло быть хуже, думаю я. Гораздо хуже.
– Ты видела фотографии? – спросил он, и я кивнула. – Не волнуйся, я все объясню. Проходи, устраивайся. – И он махнул в сторону коридора. – Там столовая. Я буду через минутку. Прихвати с собой вот это. – Он протянул мне мельницу для перца.
Вскоре появился и сам с двумя тарелками. Бледные кусочки бекона, обжаренные на собственном жире, яичница и поджаренный хлеб. Пока я ела, Бен рассказывал, как теперь протекает моя жизнь.
