«С тобой всё в порядке?» — Макензи спросила Эллингтона, когда они сели в машину.
«Да. Почему ты спрашиваешь?»
«Шоу с визиткой… было забавным, но на тебя не похоже».
Эллингтон пожал плечами и вздохнул: «Даже не знаю. Меня раздражают жалкие политики вроде этого. Политики из маленьких городков особенно противные».
«Видимо, у тебя большой опыт в общении с ними».
«К сожалению, ты права. В детстве… было ужасно, — он вдруг задумался, а потом завёл машину. — Мы с тобой не говорим о подобных вещах. Думаешь, должны?»
Внутри Макензи вдруг вся сжалась от страха, сама не понимая почему. Она молча пожала плечами, и Эллингтон вывел машину на трассу.
«Могу предположить, что если даже от этих слов тебе стало не по себе, — сказал он, — тогда моё предложение о том, чтобы съехаться, наверное, жутко тебя напугало, я прав?»
Печальное во всём этом было то, то он был прав. Его предложение её напугало, и этот страх до сих пор жил внутри.
«Послушай, прости меня, — продолжил Эллингтон. — Должно быть, моё предложение было неожиданным, но я так чувствую. Я об этом думал несколько недель. Меня тоже пугает этот шаг… но я на него готов».
Они выехали на дорогу, идущую к «Уэйкману». Макензи была благодарна за то, что он не боялся показать свои слабости, но его открытость и воодушевлённость тоже её немало пугали. Именно поэтому она сказала то, что первым пришло на ум.
«Мы не можем жить вместе, — сказала она. — Если быть откровенной, наши отношения уже влияют на нашу работу. По крайней мере, на мою точно. Я чувствую себя безответственной, словно работа для меня сейчас на втором месте».
«Да, но думаю, мы…»
«Это неудачная мысль, — холодно ответила Макензи, а потом, добавляя масла в огонь, заметила. — Давай пока не будем возвращаться к этому вопросу. У нас сложное дело, и я хочу сконцентрироваться на нём».
«Понятно», — сказал Эллингтон. Слово вылетело из его губ, как пуля. Он, не моргая, уставился на дорогу. Он хмурился. Слова Макензи его явно расстроили, но он ничего не ответил.
Чтобы не усугублять ситуацию, она тоже молчала.
Ему лично нравилась книга, которую он сегодня читал. Он прочёл её минимум десять раз, и хотя теоретически это была детская книга, в ней было очарование, которое мог понять каждый, особенно тот, у кого были проблемы со здоровьем или какие-то недостатки физического развития.
Он читал «Вечный Тук», как пастор читает Новый Завет. Он прочувствовал каждое слово и произносил его с осторожностью. Он не мог убежать от воспоминаний. Мать читала ему эту книгу после того страшного дня, дня, когда он лежал на линолеумном полу в кухне, уверенный, что сейчас умрёт, а боль никогда его не оставит.
Она делала всё, чтобы компенсировать те воспоминания, она старалась примерно год, а потом сдалась и снова начала над ним издеваться. Вот же стерва.
Сейчас, читая книгу уже взрослым человеком, он читал её, как историю своей жизни. Можно было притвориться, будто мать никогда ему её не читала, и он видел книгу впервые.
Перед ним в мягком кресле-качалке сидела и улыбалась слепая женщина. В паузах между предложениями он улыбался ей в ответ, хотя она не могла видеть его улыбки. Было что-то очень милое в том, как они полагались на него. Они могли легко позаимствовать у кого-нибудь или же скачать аудиокниги и слушать их самостоятельно, но он знал, что человеческие взаимоотношения были настоящей причиной того, почему они просили его им читать. Живой участливый голос добавлял значимости и харизмы тексту — аудиокнига сделать этого не могла, каким бы талантливым ни был тот, кто её начитывает.
Честно говоря, чтение его успокаивало. Оно расслабляло, а расслабиться он мог нечасто. После событий последних дней ему нужен был покой и возможность сфокусироваться на чём-то другом.
Девушке из Линчбурга удалось сбежать. Зрение его опять чуть не подвело, помешав убить Клео Коулгров. Зрение ушло даже после того, как он разбудил в себе инстинкт убийцы… как уходило и раньше после того дня, как мать сильно его избила.
Иногда он до сих пор ощущал жар конфорки.
Иногда ему казалось, что кожа снова горит.
