Эх, зря я сказала про море.
— Можно гадать на свече, как у Жуковского, — предложил Макс.
— У кого? — недовольно переспросила Маринка.
Когда она стала вампиром, девочке только-только стукнуло семь, ей еще читали Маршака с Заходером. Смотреть на нее было весело. Милый маленький вампирчик, возомнивший себя великаном.
— Нужно два зеркала… — попыталась я улыбнуться. Маринка отвернулась. Не нужны ей были мои улыбки.
Одно зеркало нашлось у меня в рюкзаке, второе мы сняли со стены на кухне. В этом забытом богом, продутом всеми ветрами домике рыбака когда-то жили люди, и иногда они хотели знать, что нового появилось на их лицах.
— Гадают в нежилом помещении. — Макс тоже оказался весьма продвинутым челом в чародейских делах.
Нежилое помещение — это сарай, но там холодно и темно.
— Тогда идем на улицу! — подпрыгнула Маринка.
Макс легко считал с моего лица недовольство. Если эта мелочь еще раз попросится на улицy, она туда отправится одна, без сопровождения!
— Лучше на кухню, — предложил Макс. — Ее можно назвать нежилым помещением, там ведь не спят. Правильно, люди там не спят, а вампиры, тем более мелкие, за живых не считаются. Один мой знакомый колдун определил их как «нежить». Про Макса так не скажу, а Маринка точно вредный микроб, а не живое существо. Девочка уселась на стул, недовольно поджав губы. Я демонстративно подошла к Максу и чмокнула его в прохладную щеку.
— Я люблю тебя, — прошептала достаточно громко, чтобы услышала Маринка. Впрочем, она бы услышала, даже если бы я произнесла это одними губами, — у вампиров великолепный слух.
Макс посмотрел на меня прозрачно-голубыми глазами, улыбнулся. Как же он сейчас был красив! Красив в своем неподражаемом спокойствии, со вздернутыми, словно удивленными бровями, во всегдашней способности видеть и слышать, что происходит вокруг. Каждый раз, когда я на секунду отворачиваюсь от него, а потом смотрю вновь, передо мной словно встает новое существо. Я готова постоянно удивляться тому, какой он разный и в то же время постоянный. Это уже и любовью назвать нельзя. Я смотрюсь в него, как в себя, чувствую его, как себя. Когда-то давным-давно, сто миллионов лет назад, мы соединились с ним в единое целое, и теперь нас ничто не разлучит. И нет никакой разницы в том, что я человек, а он вампир. Мы с ним стерли границу между нами еще тогда, сто миллионов лет назад.
— Хорошо, пошли на кухню. — Я подхватила свой бокал. Больше отсюда брать было нечего. Стол со стульями и свечи там есть.
Вампиры уже расположились на кухне, а я только-только переступала порог. Смотрят, старательно тянут губы в улыбке. А здесь потеплее, чем в комнате, сюда идет весь жар печки.
Маринка царапала зеркалом стол, пытаясь установить его вертикально. Свеча недовольно трещала, помаргивая.
— Я буду первая!
Вампирша поправила маленькое зеркальце, ловя в нем отражение большого. В нем появилась свеча, бросившая свой свет в длинный коридор отражений. Я насчитала семь арок, в каждой из которых были видны светлые глаза девочки, ее белый блестящий нос, от которого, как от третьего зеркала, отражался подрагивающий свет почти прогоревшей свечи.
— Дальше что? — Ей не терпелось начать.
— Надо распустить волосы, снять с себя браслеты, кольца, цепочки и ремни, — медленно перечисляла я, специально растягивая время.
Она тряхнула руками, демонстрируя отсутствие перечисленного. Резиночек Маринка не признавала в принципе, гордясь своей лохматой шевелюрой.
— Сняли.
Макс погладил меня по плечу. Ему не доставляло удовольствия наблюдать наши с Маринкой постоянные препирательства.
— Смотри на получившийся в большом зеркале коридор… — сдалась я. Ради Макса я готова на все. Даже на любовь к Маринке.
Девочка пригнулась, разглядывая заказанную дорожку.
— Потом надо три раза негромко произнести: «Суженый-ряженый, приди ко мне наряженный!»
Кажется, текст должен быть именно таким, но слова здесь не главное. Все зависит от эмоционального заряда, что в них вкладывается. Если очень хочется кого-то увидеть, он явится наверняка.
— Точно придет? — с сомнением покосилась на меня Маринка.
К ней — вряд ли, но я не стала об этом говорить.
