Подняв аквариум, я прижалась щекой к прохладному стеклу и досчитала до трех.
— Сюрприз! — и вздохнула, когда поставила сосуд на место. Казалось, этот оранжевый дружок не особо-то испугался. Он просто продолжал плавать. Прошли еще три секунды. Я боролась с пружинным матрасом, пытаясь втащить его на место. Задыхаясь и обливаясь потом, опять посмотрела на аквариум. Никакой реакции.
Рыбы были живучими.
Я открыла дверцу шкафа, чтобы поискать чистые простыни, на тот случай, если они у него были. Там висели разнокалиберные пустые вешалки и несколько рубашек, чьи плечики запылились оттого, что их долго не надевали. Три разные теннисные кроссовки, прижатые друг к другу, стояли в углу рядом с высохшим, скукоженным комочком, который напоминал мышь.
Я нашла стопку простыней на самой верхней полке и вытащила ее. Что-то тяжелое и квадратное выскочило вместе с ними и приземлилось мне на ногу. Пробормотав ругательства, я наклонилась, чтобы поднять предмет, причинивший мне боль. Это была маленькая рамка для фотографий. Весомая для своего размера. Снимок, вставленный в нее, был желтым и выцветшим.
Красивая молодая женщина улыбалась с фотографии. Она была одета в простую белую блузку и длинную юбку из тартана[5] и прижимала к груди букет полевых цветов. Рядом с ней — молодой человек в невзрачном костюме. Пара стояла на каменных ступенях маленькой деревенской церквушки. Я покосилась на мужчину. У него было удивительное сходство с…
Перевернув рамку, я осторожно вытащила фотографию. На ней не было написано никаких имен, только дата. «23 июня 1924 года».
Я уставилась на снимок. Двадцатилетний Натан смотрел на меня.
— Кэрри? Извини, что я так задержался, но ты не поверишь, как долго женщины могут говорить о кошках.
Я вставила фото обратно в рамку, вернула ее на верхнюю полку и захлопнула дверцу шкафа.
— Ого! Квартира выглядит здорово! — крикнул Натан из гостиной с подлинной признательностью в голосе, потом вошел в спальню и засмеялся, когда увидел меня. — Ты и постель меняешь? Я должен буду заплатить за это?
— Я почистила матрас. Только за это двадцать баксов. — Я посмотрела на сумки из магазина, которые он держал в руках. — Или все, что находится в этих фирменных пакетах «Секрет Виктории»[6].
Он расхохотался. Смех был раскатистым, но смущенным. Натан бросил пакеты на кровать.
— Я не знал твоего размера, поэтому если не подойдет, мы сможем вернуть.
Натан подумал обо всем. Там были свитера и футболки нежных нейтральных цветов «Олд Нэйви»[7], джинсы и шелковые трусики, любезно предоставленные «Секретом Виктории».
— Я спас кое-какую твою одежду из огня, но она пропиталась дымом. Я не думаю, что ее можно будет выстирать.
В горле застрял комок.
— Натан, ты не должен был все это делать. Я…
Я не понимала, что плакала, пока мой голос не оборвался. Я не могла произнести ни слова.
— У меня и в мыслях не было так расстраивать тебя. Просто подумал, что ты можешь использовать кое-что из вещей. Он откашлялся и протянул мне пакет. — Если я отдам его, ты обещаешь остановиться?
— Постараюсь, — всхлипнула я. — Когда ты купил все это?
— Когда вернулся домой. Тебя не было, я взбесился, поэтому отправился за покупками.
— Ты пошел по магазинам потому, что сердился на меня? — Я забрала пакет из его рук. — Напомни мне почаще злить тебя.
— У меня есть кое-какие знания относительно женского поведения из прошлой жизни, — усмехнулся он. — Если когда-нибудь поймаешь меня за просмотром «Взгляда»[8], подойди и убей. Я просто понял, что ты можешь вернуться, и хотел заставить тебя чувствовать себя виноватой.
— Не переживай на этот счет, я и так чувствую себя виноватой, — произнесла я, заглядывая в пакет. Он был пластиковым и с логотипом местного продуктового магазина. Я замерла, когда мои пальцы сомкнулись вокруг знакомого предмета. — Натан… что?
Дрожащей рукой я вытащила маленькую фотографию, вставленную в рамку: я и мои родители на выпускном. Когда я последний раз видела ее, она стояла на комоде.
— Спасибо.
Придя в ужас от моих вновь наворачивающихся на глаза слез, Натан попятился:
— Эй-эй. Я думал, ты собиралась прекратить это дело.
