Моргентау, подталкиваемый Дьюи, немедленно подал апелляционную жалобу. Дьюи собирался тем временем раздобыть вещественные доказательства того, что за три дня до начала процесса в Сиракьюсэ Шульц собственноручно в присутствии свидетелей из своей банды убил одного из своих лейтенантов, Жюля Мартэна…
Памятуя об одной сицилийской пословице, что нельзя дважды поймать голубя на одно и то же семечко, Шульц пришел к выводу, что дело нужно передать в другой судебный орган, который разберется в нем еще лучше сиракьюсского. Его требование удовлетворили. Власти штата назвали город Малон, на севере, неподалеку от канадской границы, а также точную дату – 10 июля 1935 года.
Шульц тут же отправился в этот маленький городок, тихо влачивший свое незаметное существование. Очень скоро он сделался кумиром завсегдатаев баров, каждый раз угощая присутствующих за свой счет. Он превратился в некоего богатого дона, щедро раздававшего пожертвования на нужды местной прессы, сиротам полицейских, матерям-одиночкам, обществам охоты и рыболовства. Он даже подарил городу прекрасную ультрасовременную пожарную машину. Сам мэр города Малона неоднократно приглашал его участвовать в различных местных торжествах. Однако Шульц не перестал быть скупердяем, он допустил одну большую оплошность, не сделав ни единого пожертвования местным церквам. Духовенство крепко на него обиделось и потребовало от государственных властей положить конец его гнусному влиянию, которое стало буквально разъедать городок, отличавшийся ранее тишиной и спокойствием. Дьюи не заставил себя ждать, и Шульц тотчас же очутился в мрачной тюрьме, где ему и предстояло дожидаться начала своего процесса. Местные жители, лишенные его щедрот, естественно, судачили о несправедливости и беззаконии и требовали, чтобы им вернули их благодетеля.
В такой вот атмосфере и начался второй судебный процесс над Шульцем.
Войдя во вкус, Дикси Дэвис решил повторить трюк, проделанный в Сиракьюсе:
– Господа судьи, господа присяжные, прежде всего я хочу сказать вам: в любом случае, каково бы ни было решение, которое вы примите по велению совести, даже если оно будет несправедливым, что кой клиент больше всего стремился выполнить свой долг добропорядочного налогоплательщика. Как известно, он готов внести в государственную казну сто тысяч долларов, хотя и маловероятно, что он их ей должен с точки зрения закона…
В битком набитом зале судебного заседания безденежные жители города, облагодетельствованные Шульцем, подняли невероятный шум, свистом выражая свою признательность за необыкновенную щедрость их нового кумира.
Суд присяжных обдумывал свое решение двое суток. К исходу сорок девятого часа глава присяжных Леон Шапен поднялся, чтобы объявить:
– У нас сложилось мнение, что правительству не удалось доказать, что обвиняемый должен ему хотя бы доллар налога, и, основывая наше решение на этом убеждении, мы объявляем обвиняемого невиновным…
Зал буквально взорвался восторженными криками, предвкушая количество и качество дружеских попоек, которые устроит старина Шульц…
Что касается федерального судьи Фредерика X. Брайанта, то он не скрывал своего негодования.
Обращаясь к Леону Шапену и другим присяжным, он сказал суровым тоном:
– Ваше решение может подорвать веру порядочных людей в честность и неподкупность. Все, кто следил за этим процессом, будут уверены, что вы вынесли свое решение, основываясь не на фактах, а на соображениях, которые к ним никакого отношения не имеют. Вы должны быть удовлетворены, если только это вас удовлетворит, тем, что нанесли тяжкий удар по правосудию, поскольку оказали поддержку людям, попирающим его. По всей вероятности, они не поскупятся на выражение вам своей признательности и благодарности. Что касается меня, я не хочу в этом участвовать.
Окончательный оправдательный вердикт по очень серьезному обвинению в уклонении от уплаты налогов удивил даже Дикси Дэвиса. Шульц без лишних сборов отправился в Нью-Йорк, где его, однако, поджидал сюрприз, и пренеприятный. Во время его отсутствия заправилы преступного синдиката поделили между собой его владения. Отличавшийся необузданным и диким нравом, Шульц на этот раз не стал торопиться и решил придумать какую-нибудь уловку. Хитрость состояла в том, чтобы не ввязываться в открытую борьбу, заведомо обреченную на поражение, а сделать вид, что ничего не произошло. Он не стал вопить о предательстве и хвататься за пистолет. С самым естественным видом он потребовал отчета и объявил, что снова берет бразды правления в свои руки.
