– Ты неплохо выглядишь, бамбино…
Чарли с такой силой вдавил стиснутые кулаки в карманы своей куртки, что раздался треск лопнувшей подкладки:
– Только мой отец смеет называть меня бамбино, а я не вхожу в твою семью.
Маранзано принял понимающий вид:
– Ты мог бы… ты мог бы… Прошлый раз на острове я был не прав. Ты же знаешь пословицу: «Кого люблю, того и бью». Ты действительно хотел меня видеть? Зачем?
Лаки решил воспользоваться случаем и перешел в атаку:
– Для того же, зачем и ты в прошлый раз. Сегодня мой черед проявить инициативу. Во имя уважения к тому, что мы оба сицилийцы, я пришел просить твоего согласия в том, что касается Массериа. Эта война – безумие. С обеих сторон мы теряем наших лучших людей, тогда как полиция лишь радуется этому. Мы им упростили работу. А пока мы думаем только о том, как бы укокошить друг друга, страдают паши дела. Другим может прийти в голову вообще отстранить нас от дел. Ты, дон Сальваторе, не подойдешь к Массериа ближе чем на километр. Твои люди ничего не умеют… Чем можно объяснить, что в ноябре, стреляя в него в Бронксе, вы прикончили Стивена Ферриньо, находившегося слева, уложили Аль Минео, сидевшего справа, но ему самому, сидевшему между ними, позволили улизнуть без единой царапины? Можно подумать, что это было сделано специально…
– Нет, конечно, но если ты мне предлагаешь сделать лучше, если ты это осуществишь, то перед свидетелями я даю тебе обещание сделать тебя моим первым лейтенантом во всех делах, оставить тебе полностью все твои промыслы, которыми ты занимаешься со своими друзьями-чужестранцами… Я клянусь тебе в этом.
Говоря это, дон Маранзано изобразил обратной стороной ногтя большого пальца крест на своих губах.
После этого со значением провел еще раз пальцем по своему лицу черту, напоминающую полученный Лаки шрам, и сказал:
– Прошу тебя понять меня… Между нами это должно остаться свидетельством дружбы.
Правое веко Лаки почти полностью опустилось, когда он прошептал в ответ:
– Оно останется до самой моей смерти,…
Левым глазом, не мигая, он внимательно следил за доном Сальваторе, а самому себе дал другое обещание: «И особенно до твоей, старый мерзавец!»
Они расстались, пожав друг другу руки, как настоящие друзья, как истинные сицилийцы.
15 апреля 1931 года в своем рабочем кабинете в доме номер 65 на 2-й улице Массериа драл глотку не хуже осла. Он был крайне недоволен. Ему было мало уничтоженных кастелламмарцев. Никто из его людей не мог найти средство, как продырявить огромное брюхо, украшенное цепочкой от часов, брюхо этого Маразано, говорящего по латыни, как приходский священник, лучше, чем на сицилийском, и ускользающего быстрее, чем церковное вино во рту у прихожан…
– Кстати, о вине… Я заказал место у Скарпато, – предложил Лаки Лучиано. – Приглашаю тебя. Устроим что-нибудь вроде пирушки и попытаемся отыскать решение всех наших проблем… На десерт я тебе расскажу, как поскорее можно убрать старого дона.
Джо Массериа это пришлось по вкусу. Они под руку вышли на улицу и растворились в толпе. От тротуара медленно отошла автомашина, за рулем которой сидел Чиро Терранова, а рядом– Багси Сигел, На заднем сиденье устроился Вито Дженовезе в окружении Джо Адониса и Альберта Анастасия.
Хозяин ресторана «Нуова вилла Тампаро» Джерардо Скарпато оставил им угловой столик напротив входной двери, как того требовала традиция. Зал был переполнен. Скарпато заговорил о своем приятеле Терранове, которому следовало бы чаще есть эти гадкие артишоки хотя бы для того, чтобы позаботиться о своей больной печени.
Когда он принял заказ у Массериа, он невольно нахмурил брови: большое блюдо антипакто[35] с гарниром из двух порций спаржи с майонезом, спагетти из Болоньи, ласанье с дарами моря, лангуста «фра дьяволо», горгонзола с салатом, эклер с шоколадом и свежим кремом. Запить все это Массериа намеревался розовым кьянти. Если бы это было возможно, Скарпато сказал бы этому человеку, живущему вне закона, что он заказал себе обед приговоренного к смерти. Но Джерардо Скарпато всегда хранил свои мысли при себе.
В то время пока Массериа обжирался, Луканиа вел беседу. Он и без того не отличался большим аппетитом, а в этот день потерял его окончательно. Вид желтых потеков майонеза на зеленом жилете Массериа вызывал у него тошноту. Чтобы как-то оправдаться, он сказал, что дантист, который лечит его сломанные зубы, скоро потеряет свои, если быстро и хорошо не починит его челюсть.
