Для этих троих, находившихся за решеткой, выхода не было. Их положение казалось безнадежным. Последней и единственной возможностью могло стать устранение основного свидетеля обвинения до того, как дело поступит в уголовный суд Бруклина. Леденящая душу близость возмездия превратила Бухалтера в дикого зверя. Из своей тюремной камеры он принялся угрожать синдикату, требуя немедленного устранения несмолкающего «кенара». Это было излишне. Все крупные боссы, остававшиеся на свободе, были сами крайне заинтересованы в этом, включая Фрэнка Костело, единственного среди них, кто брезговал обращаться к услугам «Мёрдер инкорпорейтед», хотя и соглашался с необходимостью существования такого органа. Несмотря на проводимую Сигелом истребительную войну и баснословные суммы, выделенные высшим советом для ограничения возможных последствий катастрофы, синдикат находился на грани краха.
Доносчики не ограничились рассказами о деятельности «Бруклинского объединения». Они начали раскрывать все, что знали о его связях с миром американской преступности. Не было ни одного главаря, ни одной банды, входящей в состав синдиката, которые бы не обращались десятки раз к палачам из «Мёрдер инкорпорейтед». Кроме исполнения своих прямых обязанностей главы наемных убийц, Рильз работал с каждым из своих людей отдельно. Он знал обо всех их делах, о способах проникновения в рабочую и профсоюзную среду. Каждый второй «контракт» по вымогательству, шантажу, устрашению колеблющихся или нерадивых плательщиков выполнял он и его люди.
Даже Лаки Лучиано, находясь в тюрьме в Даннеморе, не мог чувствовать себя в безопасности: угроза была серьезной и непосредственной. Ведь это по его приказу Сэм Левин прикончил Маранзано, а Лепке Бухалтер выделил отряды головорезов, которые уничтожили сорок «усатых папаш», жертв «сицилийской вечерни» 11 сентября 1931 года. Как глава преступного синдиката, Лучиано одобрил ликвидацию Шульца. Даже после того, как его упрятали в тюрьму, он продолжал утверждать все смертные приговоры, выносимые высшим советом. Для него разглагольствования Рильза также представляли смертельную угрозу, а неприглядная история, происшедшая с Лепке Бухалтером, могла с успехом послужить прообразом того, что ожидало его самого. Вне себя от гнева, Лучиано без конца теребил Сигела. Надо было как можно быстрее, любой ценой и любыми средствами, ликвидировать предателя. Если какой-то «стукач»" может позволить себе говорить безнаказанно и оставаться в живых, то это создает недопустимый прецедент. Отныне любой бандит, схваченный и оказавшийся под угрозой смертной казни, может повторять то, что сделал Рильз. Надо убрать его демонстративно и не откладывая в долгий ящик. Ведь речь идет о престиже и могуществе синдиката во всем преступном мире.
* * *
С самого начала этих событий перед О'Двайером и Туркусом постоянно стояла проблема охраны доносчика. Под угрозу было поставлено само существование организации, и было ясно, что ответная реакция синдиката не заставит себя ждать. Ни одна нью-йоркская тюрьма не внушала доверия окружному атторнею настолько, чтобы помещенного туда свидетеля можно было бы считать в безопасности. На время проведения допросов Рильза поселили в отдельной секции гостиницы «Боссерт», расположенной напротив здания муниципалитета Бруклина и охраняемой наподобие несгораемого сейфа. Место его содержания под стражей неоднократно меняли, сохраняя все это в строжайшей тайне. Наконец его перевели в Кони-Айленд в отель «Халф мун», отдельно стоящее высотное здание рядом с пустым в это время года пляжем. Вскоре к нему присоединились Танненбаум и Бернштейн. Все трое дожидались в полной изоляции момента, когда они должны будут свидетельствовать против своих бывших патронов и сообщников. Их вывозили из «Халф мун» в бронированном автофургоне, сопровождаемом эскортом полицейских с оружием наготове. Дорога до зала судебного заседания уголовного суда в Бруклине каждый раз пролегала по новому маршруту, выбранному в последний момент. Дворец правосудия был буквально наводнен детективами. Чтобы проникнуть в небольшой зал судебного заседания, надо было предъявить специальный пропуск. Двери тотчас основательно запирались за каждым вошедшим.
