Но ведь есть и другой полюс народных предпочтений в деятельности — мастерство Левши, боевое ухарство Добрыни Никитича, мозолистое мужицкое счастье. Да и крылатых выражений на сей счет в народном эпосе также достаточно: «без дела жить — только небо коптить», «без труда и отдых не сладок», «делу — время, потехе — час», «лежа пищи не добудешь», «не разгрызешь ореха, так не съешь и ядра», «покой пьет воду, а беспокойство — мед», «работай до поту — поешь в охоту», «безделье — мать пороков и сестра болезни» и пр.[6]
Что же касается правящей среды, то здесь пиетет перед бездействием — норма. Талейран часто напутствовал молодых дипломатов словами «Pas trop de rele!»[7], а в ответ на недоуменные взгляды расшифровывал свое назидание: «Чем меньше вы будете делать, тем меньше принесете вреда стране». Страстный и непримиримый Искандер (А. И. Герцен) писал из-за рубежа, обращаясь в основном к отечественной интеллигенции, о нашем многостороннем бездействии, о нашей деятельной лени; о том, что от отцов мы наследуем только движимое и недвижимое имущество, да и то плохо храним; оттого по большей части мы ничего не хотим, а если хотим, то ни куда не доходим[8]. Ему вторил в своих оценках ядовитобеспощадный М. Е. Салтыков-Щедрин, когда писал о чванном равнодушии, сделавшимся нормальною окраскою русской интеллигенции[9].
Но самым циничным образом отметился в истории итальянский министр XIX в. В. Фоссомброни, который возвел бездеятельность в основное правило для подчиненных госслужащих: «Раз тебе платят жалованье каждый месяц, не суйся ни во что». И, знаете, наставление работало: налогоплательщик гнул спину, безработные аппенинцы покидали страну, самые продвинутые и смелые из недовольных жизнью подбивали остальных (ропщущих) на демонстрации, в недрах и даже на поверхности общества бурлило Рисорджименто[10], а госаппарат жил, преимущественно в свое удовольствие, потому что ни во что не вмешивался.
Знаем, да хочется. Социальная апатия в целом, за исключением тех горьких эпох, когда общество вынуждено разувериться в своих прежних ценностях, порицается населением. Но бездействие всегда завораживает, магнитит своею сложностью и, в наш динамический век суматошной погони за настоящими и призрачными ценностями, даже обескураживает какой-то тайной рациональностью, граничащей с нирваной. Не зря древние китайские мудрецы говорили о превосходстве воздержания над деянием, а наш великий писатель и обмирщенный философ пропагандировал непротивление в качестве базовой ценности христианской жизни.
И они туда же... Обратим свой взор в античность и там встретим примеры преклонения перед бездействием. Кратил достиг на этом пути своеобразного апогея: он позволял себе ничего не говорить, а лишь показывал на все пальцем, то есть выступал провозвестником конклюдентности[11]. Прочие любомудры изрекали советы, пограничные с бездействием, запретом и предосторожностью. К примеру, Хилон выдавал такие предписания жизни: «Не грозись: это дело бабье. Мертвых не хули. Лучше потеря, чем дурная прибыль. Языком не упреждай мысль. Гадательству не перечь. На непосильное не посягай. Когда говоришь — руками не размахивай. Законам покорствуй. Покоем пользуйся»[12]. Наставления по бездействию Пифагора, которые сам он называл напрямлениями, были еще прозаичнее: «Огонь ножом не разгребать; через весы не переступать; на хлебной мере не сидеть; изображения бога в перстне не носить; горшком на золе следа не оставлять; против солнца не мочиться; руку без разбора не подавать; ласточек под крышей не держать; на обрезки ногтей и волос не наступать; переходя границу, не оборачиваться»[13]. Философов в древней Элладе любили, можно сказать, носили на руках. Следовательно, греки и другие жители Средиземноморья придерживались поведенческих установок своих кумиров. А посему не будем записывать в реестр только наших национальных слабостей лень и бездеятельность, это — мировое достояние.
Пойдем за бездельем вместе, взявшись за руки. Выходит, что бездействие, даже приносящее горести окружающим людям и потому подлежащее уголовно-правовому регулированию, — весьма занимательная штука. Мы ведь еще не сказали о том, что обыватель сходу согласен с криминализацией многих преступных действий, с ответственностью за активное посягательство, но на преследование пассивного поведения он смотрит неодобрительно либо индифферентно
