Следственный изолятор — это несколько серых зарешеченных корпусов, заполненных длинными коридорами и тесными камерами, как правило, многоместными. Одиночные — только для смертников: каменные «мешки» в шесть-семь квадратных метров с маленькими окошками, забранными изнутри и с режимного двора железными решетками и жалюзи. В каждой такой камере под стенками два каменных помоста: один — для постели, другой — вместо стола. В углу зияет унитаз без стульчака. Он служит и умывальником. Из постельных принадлежностей выдаются только матрас, одеяло и подушка без наволочки. Никаких туалетных принадлежностей, кроме кусочка хозяйственного мыла и деревянной ложки. Металлическая представляет опасность: из нее легко сделать острую заточку.
Общие камеры отличаются от одиночных наличием двухъярусных нар и вместимостью — от двух до нескольких десятков человек. В стены вмонтированы маленькие зеркала, разрешены зубные щетки и зубной порошок, можно пользоваться электробритвами и кипятильниками. Унитаз прикрыт метровой перегородкой.
Питание трехразовое по обычной тюремной раскладке: хлеб, каша, картошка, щи и рыба, иногда мясо — вот почти весь рацион местной кухни. Готовят и раздают пищу сами заключенные, отобранные в состав хозяйственной обслуги. Во время завтрака, обеда и ужина в камеру выдаются алюминиевые ложки и тарелки, которые после трапезы сразу же отбираются.
Для особо строптивых имеются карцеры. Это одиночные камеры, где, кроме унитаза и нар, ничего нет. И ничего не положено, даже матраса.
Газеты выдаются ежедневно по одной в камеру, независимо от количества заключенных. Книги обмениваются один раз в десять дней.
Помывка в бане, в лучшем случае, еженедельная. Но даже самое тщательное мытье не отбивает неистребимого духа, замешанного на страхе и подавленности. Тяжелый, тошнотворный камерный смрад невозможно ничем перебить либо забить. Его впитывают одежда, волосы, кожа. Он преследует своих хозяев, как собака кошку.
Мощный энергетический клубок животного оцепенения носят в себе смертники, ожидающие казни длинные дни и страшные ночи, спрессованные в жуткие месяцы и годы. После рокового приговора областного суда дрожащими руками пишут прошение о помиловании в Верховный Совет. Через полгода получают отказ и строчат, задыхаясь от страха, «помиловку» в последнюю инстанцию, непосредственно Президенту. Все дела приговоренных к исключительной мере наказания составляют толстые тома, и только на их прочтение уходит уйма времени.
I
Приговоренный к расстрелу за изнасилование и убийство несовершеннолетней А. Байков провел в тесном железобетонном мешке целых двенадцать месяцев. Выводили его из камеры только раз в неделю для помывки в душевой, но в наручниках, в окружении пяти контролеров и собаки. За все это время к нему никто не приходил на свидание, никто не писал писем и не приносил передач. Родители отказались от него еще десять лет назад, когда он за грабежи и попытку убийства получил первый срок.
Поначалу рослый, мускулистый и высокомерный, он таял, как воск, превращаясь в худого, сгорбленного и затравленного зверя. Его никто не дразнил, но ожидание расстрела — тяжкое испытание. Байков, как мог, разогревал огонек надежды на помилование, ждал амнистии, каялся. Вырезал из газеты и прилепил к стене портреты Президента и патриарха всея Руси. Но молиться и исповедаться не желал. И не чувствовал в этом никакой потребности. Его пустая, грешная душа, не обученная добру и вере, так никогда и не познала своего высокого предназначения.
За несколько дней до кончины он попросил у библиотекаря букварь для учеников первого класса. С упоением листал разноцветные страницы, то возвращаясь в детство, то подходя к грани помешательства.
Указания об этапировании или выводе к месту расстрела смертникам никогда не сообщаются. Байкова вывели из камеры под предлогом вызова к следователю прокуратуры для пересмотра дела. Но он не поверил:
