Второе место по численности занимают, инженеры и так называемые представители свободных профессий — врачи, фармацевты, преподаватели. В процентном отношении их численность составляет 15–20 % от общего состава экстремистских групп. Характерно, что все лица этой категории имеют высшее образование. И, наконец, остальную часть экстремистов составляют рабочие и ремесленники, военнослужащие и полицейские, а также государственные служащие и мелкие торговцы. Среди экстремистов отсутствуют предприниматели и практически нет крестьян.
Нельзя не обратить внимание на крайнюю немногочисленность людей с гуманитарным образованием. Об этом свидетельствует как непопулярность экстремистской идеологии на гуманитарных факультетах вузов, так и полное отсутствие в рядах экстремистских групп журналистов, экономистов, адвокатов, представителей мира искусства. Показательно также и отсутствие в их рядах улемов, да и в целом, людей с богословским образованием. Эти данные указывают на то, что, несмотря на высокий образовательный уровень членов исламских экстремистских групп (70–80 % имеют высшее и незаконченное высшее образование), они, вероятнее всего, довольно посредственно разбираются в социологии, экономике, политике и философии, а потому неспособны адекватно оценивать общественные процессы в арабских странах.
Экстремизм притягивает людей с конкретным (противовес абстрактному), односторонним мышлением, полагающих, что чрезвычайно сложные проблемы могут найти крайне простое и единственное решение. Студент или молодой специалист с техническим или медицинским образованием, горожанин в первом поколении из семьи государственного служащего — вот типичный портрет рядового исламского экстремиста.
Вопрос о классовой сущности и социально-классовой базе исламизма рассматривается практически во всех исследованиях, посвященных этой идеологии. Большинство исследователей сходятся на том, что фундаментализм „отражает интересы всевозможных групп мелкой буржуазии — от демократических и радикальных до консервативных“, а также привлекает внимание части маргинальных и средних городских слоев. Специфика этих классов и слоев общества заключается в том, что они, фактически уже оторвавшись от традиционных, докапиталистических форм общественного производства, не включились, либо включились не полностью, в капиталистическую систему отношений. Они словно бы оказались в промежуточном пространстве между докапиталистическими классами и слоями, разрушаемыми процессом модернизации (их в исламе представляет традиционализм), и новыми, связанными с капиталистическим способом производства классами, чьи интересы отражает модернизм. Таким образом, слои и классы, которые составляют основу фундаментализма, не могут ни полностью отвергнуть, ни принять модернизацию. Им лишь остается каким-то образом модифицировать ее, облечь в знакомые формы и попытаться как-то контролировать. По причине такого неопределенного состояния, как пишет Б. К. Капустин, им „в целом остается чужда научная идеология, а в их собственном сознании находят отклик утопические доктрины, критика которых в действительности сочетается с идеализацией легендарного прошлого и попытками решения их проблем на основе коммунальной солидарности, эгалитаризма, клиентельных отношений, где само государство выступает в качестве патрона“.
Основываясь на том, что экстремизм является разновидностью фундаментализма, можно предположить, что опирается он на те же слои населения или на их часть. Сложность проблемы определения социальноклассовой базы экстремизма заключается в том, что это движение не является массовым. Пока его последователям не удалось вовлечь в экстремистское движение сколь-нибудь существенную часть населения страны — и в Египте, и в Саудовской Аравии попытки экстремистских активистов поднять массовое восстание оказались безуспешными.
В определенном смысле исключением можно было бы назвать Сирию, где исламские экстремисты пользовались поддержкой значительной части населения, особенно в северных районах страны. Однако необходимо отметить, что основная причина подобной поддержки — это то, что большинство сторонников экстремизма: мелкая и средняя буржуазия, а также лица свободных профессий, — делали это не в силу истинной приверженности движению, а в силу своего антибаасизма. Они шли на сотрудничество с сирийскими „Братьями-мусульманами“ потому, что видели в них наиболее мощную оппозиционную структуру, Наиболее реальную силу, способную свергнуть режим Х. Асада. Лишь только „Братья-мусульмане“ начали терпеть поражение, они немедленно утратили поддержку этих социальных слоев, что и стало одной из основных причин раскола сирийских „Братьев-мусульман“: одна их часть — „политическая тенденция“ — чтобы сохранить опору в массах, была вынуждена приноравливаться к ним, меняя свою идеологию; другая их часть — „ат-Талиа аль-мукатиля“, — сделав истинно экстремистское заявление, что все это неважно, попыталась и дальше вести антиправительственную борьбу, опираясь теперь лишь на собственные ресурсы.
