Преступления и призраки - страница 88
Разумеется, у миссис Эсдайл имелись и недоброжелатели. Собственно, у кого из выдающихся натур их нет! Можно даже сказать, что наличие недоброжелателей – своего рода привилегия, доступная лишь избранным. Злые женские языки что-то нашептывали об изнурительной зубрежке энциклопедических справочников и университетских учебников, будто бы имевшей место перед каждой из непринужденных бесед, и о тщательном ограничении обсуждавшихся под липовой сенью вопросов, которые никоим образом не должны были выходить за довольно-таки узкий круг тем, хоть относительно знакомых хозяйке. Иногда даже приходилось слышать кощунственные обвинения, будто бы небольшие объемы освоенной информации имели тенденцию меняться местами, из-за чего в ходе разговора о перспективах энтомологии хозяйка вдруг начинала употреблять термины «магма» или «базальт» – и наоборот: во время обсуждения геологических вопросов слушатели иногда бывали огорошиваемы рассуждениями о жуках или бабочках. Злопыхатели (точнее, в основном злопыхательницы) утверждали, что в каждом из таких случаев представители подлинно научной общественности испытывали решительное недоумение.
Но чего и ждать от сплетников, а особенно сплетниц! Все, кто по-настоящему знаком с миссис Эсдайл, дружно утверждают: эта собеседница столь же очаровательна, сколь и интеллектуальна. Так что было бы по меньшей мере крайне странно, не пользуйся она популярностью у местных представителей ученого сословия. Ее тщательно ухоженный дом, двое ее замечательных отпрысков, ее гостеприимство (а злопыхатели говорят – еще и доставшийся ей от покойного мужа капитал, обеспечивающий две тысячи фунтов ежегодного дохода) – все это, безусловно, только способствовало вышеназванной популярности. В ухоженном саду «Под липами» летом и вокруг жарко натопленного камина зимой вести научные диспуты было так приятно, что беседа о микроорганизмах, лейкоцитах и способах антисептики текла буквально сама собой. Даже когда представители Университета, суровые, твердокаменные материалисты, отстаивали свою позицию в полемике со столь же ортодоксальными представителями церковных кругов (благо кафедральный собор находился в чрезвычайно удобной близости от усадьбы) – так вот, даже эти дискуссии проходили без нарушений правил приличия. А в тех исключительно редких случаях, когда Научное Доказательство и Символ Веры до такой степени забывались, что уже готовы были перейти к рукопашным доводам, достаточно было тактичного и своевременного вмешательства самой миссис Эсдайл или ее прелестной дочери Розы, чтобы вновь наступил всеобщий мир и благорастворение воздухов.
Роза Эсдайл, только что отпраздновавшая свое двадцатилетие, являлась, бесспорно, одним из ценнейших сокровищ, которыми в описываемое время мог похвастаться Берчспул. Любитель безупречно правильных черт, возможно, назвал бы ее лицо чуть слишком вытянутым, но даже он не отказал бы ее глазам в эпитете «прелестные». А если учесть здоровый цвет лица, живой характер и (опять-таки для злопыхателей) официально хранящиеся в секрете, но известные всему городу сведения о том, что по отцовскому завещанию Розе причитается четверть семейного дохода, то есть целых пятьсот фунтов… Короче говоря, это и вправду было сокровище. С таким набором достоинств даже гораздо менее яркая девушка, чем Роза, сделалась бы центром внимания провинциального городка.
Организовать проведение научного салона в частном доме – очень непростое дело; основная часть подготовки, разумеется, ложилась на материнские плечи, но и дочь не уклонялась от своей ноши. Утром того дня, о котором идет речь, миссис и мисс Эсдайл сидели рядом, с удовольствием озирая плоды трудов своих. Ничего из того, что надлежит сделать, не было упущено. Оставалось только провести заседание как таковое – и принять поздравления многочисленных друзей.
