Так или иначе, от Крымской войны в тогдашний английский быт вошло много терминов и названий, причем далеко не всегда «враждебных». Появилась даже мода на все, связанное с Крымом, Таврией и Черным морем. Именно тогда складывается ситуация, при которой знаменитые английские лайнеры получают названия «Дон» и «Балаклава». Проникают в быт и названия крымских укреплений: русские, английские, англо-франко-турецкие… Например, упоминаемый центральным персонажем этого рассказа «мамелон» («сосок» по-французски) – тип укрепления, применявшийся почти исключительно на этой войне: небольшой естественный пригорок, усиленный рвами и насыпями. А «редан» – это небольшое фортификационное сооружение «уступом», углом в сторону противника; впрочем, в данном случае явно имелась в виду обширная система укреплений, представляющая собой ряд малых «уступов», соединенных друг с другом траншеями. Зато возвышенность, которую британцы прозвали «Кэткартский холм», к Крыму прямого отношения не имеет: она названа так по местности Кэткарт в районе Глазго. Как видно, на этом участке среди британских солдат было много шотландцев…
Упоминаемое в рассказе сражение на реке Альме 8 (20) сентября 1854 г. – один из важных эпизодов Крымской войны. Именно этот бой считается первой в истории крупной победой, одержанной при помощи нарезного оружия. Русская армия по численности примерно на треть уступала войскам англо-франко-турецкой коалиции, однако, заранее заняв ряд возвышенностей, рассчитывала сдержать наступление противника. Но когда отряды англичан и французов, вброд преодолев неглубокую реку, начали длительный подъем по склонам противоположного берега, выяснилось, что в ходе этого наступления они могут вести эффективный огонь с большой дистанции, недоступной гладкоствольным ружьям, состоящим на вооружении русских. Тем не менее победа далась союзникам нелегко и заставила их отказаться от планов немедленно атаковать Севастополь.
Добавим, кстати, что успешнее всего из нарезных штуцеров в том бою стреляли не англичане, а французы, так что франкофобия «ветерана» (о врагах отзывающегося куда более уважительно, чем о союзниках!) выглядит довольно странной. Впрочем, он ведь «ветеран» именно в кавычках…
Достаточно неприятен для современного читателя и эпизод с повешением греческих священников – «высоко, как Амана». Кстати, именно для современного читателя даже это сравнение не вполне понятно. Поясним: это библейский «отрицательный персонаж», история которого описана в кн. «Эсфирь». Аман, приближенный асстрийского царя Артаксеркса, будучи во вражде с царским советником Мардохеем Иудеянином, добился разрешения истребить не только его самого, но и весь народ иудейский. Однако в последний момент Артаксеркс, вспомнив, как многим он обязан Мардохею, изменил свое решение, приказав повесить самого Амана на той огромной, «вышиною в пятьдесят локтей», виселице, которую он уже приготовил для Мардохея. У нас сравнение с Аманом не очень-то в ходу, но в европейской культуре эта история (со времен Средневековья являющаяся одним из самых распространенных сюжетов фресок, картин, книжных иллюстраций и первых театральных постановок) породила ряд пословиц и крылатых фраз, характеризующих ситуацию «наказанного злодейства».
Правда, возникает вопрос: а что, собственно, англичане вообще делают на этом греческом острове? Но дело в том, что в 1815—1864 гг. о. Корфу (Керкира) входил в состав так называемой Ионической республики: государственного образования, состоявшего под протекторатом Великобритании.
Впрочем, мы уже знаем: не все, но многие из этих событий имеют весьма далекое отношение к тому, что происходило на самом деле. А некоторые из них вообще могут быть навеяны приемом лаундаума: опиумной настойки, которая во времена Конан Дойла не считалась наркотиком, поэтому широко употреблялась как обезболивающее и снотворное средство…
Это случилось как раз в ту пору, когда бурный поток мусульманского фанатизма, порожденный движением Махди, не только разлился во всю ширь, от Великих Озер до Дарфура, но и докатился даже до самых границ Египта – и теперь, заполонив все доступное ему пространство, казалось, начал понемногу ослабевать. Даже если так, это был еще не закат махдизма; а пускай даже и закат – он ведь мог стать еще более кровавым, чем рассвет, тот безумный рассвет, когда волна безумных фанатиков захлестнула несколько африканских стран, затопила Хартум и защищавшую его армию Гордона, отшвырнула отступающих англичан по течению Нила и расплескалась брызгами несущих смерть малых отрядов уже на севере Черного Континента, в окрестностях Асуана. И вот тогда, вроде бы дойдя до своих берегов и исчерпав силы у египетских пределов, махдизм нашел обходные пути, множеством мелких ручьев протек на восток и на запад, в Центральную Африку и на земли Абиссинии. Потом на целых десять лет воцарилось затишье; лишь пограничные гарнизоны, патрулируя рубежи, поглядывали в сторону горных гряд Донголы, склоны которых, покрытые занавесью далеких туманов, синели на горизонте. Там, за этой пеленой клубящегося мрака, простирались земли крови и ужаса.
