Конечно, в ту пору юный Артур даже представить себе не мог, какими окажутся дальнейшие приключения этой неразлучной пары друзей, пусть и под другими именами…
Дальше уже начинаются если не тайны, то, во всяком случае, секреты. Порой бывало, что Конан Дойл осознанно препятствовал переизданию некоторых своих ранних рассказов и вообще старался как можно меньше их вспоминать. Опять-таки это происходило отнюдь не потому, что сами рассказы плохи. Иногда причина выглядит совершенно безобидной: так, некоторые элементы сюжетной канвы рассказа «Трагедианты» в дальнейшем были использованы повторно (рассказ «Актерская дуэль» или, в другом переводе, «Дуэль на сцене») – и автор почему-то счел это достаточным основанием для того, чтобы предать забвению именно первый из сюжетов. Позволим себе опять с ним не согласиться: прежде всего, «Трагедианты», на наш взгляд, являются гораздо более удачной версией, а кроме того – это, собственно, и не «версия», но абсолютно самостоятельное произведение.
Существовали и иные причины. Например, «Голос науки» отчего-то показался оскорбительным движению феминисток – и автор по-джентльменски решил их не расстраивать. Кроме того, этот рассказ, будучи в момент написания (1891 г.) почти фантастикой – тогда он воспринимался примерно так же, как сегодняшние рассказы о чудесах нанотехнологии! – очень скоро «устарел», потому что стало невозможно представить себе образованного человека, офицера, не имеющего вообще никаких представлений о звукозаписи. Да и старомодный фонограф уже уступил место такому «последнему писку новых технологий», как граммофон, на котором, при всех его достоинствах, нельзя осуществить запись в домашних условиях. Однако для нас эти доводы больше не имеют столь серьезного значения: и «перехлест» феминистских обид даже слишком очевиден (рассказ более чем укладывается в самые современные представления о политкорректности), и передовой граммофон выглядит не менее прапрадедовским устройством, чем устаревший фонограф, особенности которого вдруг оказались даже более актуальными в свете нынешней моды на «войну компроматов». А сам «Голос науки», переживший давние споры вокруг идеологических и технологических рубежей, остается совершенно прелестным литературным произведением, только выигрывающим от аромата викторианской старомодности.
С этим, вероятно, согласится и сам Конан Дойл, если он сейчас наблюдает за нами из своего спиритического далёка. Но вот публикацию рассказа «Прискорбный случай» он наверняка бы не одобрил. Однако никого из тех, чьи чувства могли быть затронуты, уже давно, очень давно, нет на свете, все раны отболели и обиды забыты – так что рискнем все-таки приподнять завесу над этой тайной.
Дело в том, что семейная трагедия мистера и миссис Раби очень напоминает аналогичную трагедию мистера Чарльза Дойла и миссис Мэри Дойл, в девичестве Фоли: супружеской четы, старший сын которой при крещении получил двойное имя Артур Конан[1]. Сходство это не полностью буквально: Мэри была женщиной достаточно жесткой, далекой от всепрощения (с другой стороны, любое обещание было для нее настолько свято, что история с покупкой платья вполне могла бы иметь место… если бы, конечно, ей приходилось зарабатывать на жизнь как портнихе: на самом деле семья Дойлов-старших все же не до такой степени разорилась), да и Чарльз являлся художником не «доморощенным», а профессиональным, причем очень хорошим. Это тема для отдельной книги, но, возможно, в дальнейшем у нас появится шанс познакомить читателей с художественным творчеством Чарльза Элтамонта Дойла (творившего, говоря современным языком, преимущественно в жанре фэнтези!) и с теми комментариями к этому собранию графики и акварелей, которые оставил его сын, Артур Конан Дойл, к творчеству отца относившийся с величайшим почтением, а потому всячески избегавший упоминаний о том, какой именно «профессиональный недуг» безнадежно исковеркал жизнь Чарльза. Лишь иногда проскакивают завуалированные, подсознательные упоминания – в частности, на страницах этого рассказа, раннего, «безымянного»…
