— Я спугнул. Невзначай.
— Как тебя угораздило?
— Абнаковенно, — ответил старик и, проглотив слюну, продолжал неторопясь, в паузах каждый раз оттопыривая нижнюю губу: — Ночью на двор вышел. Аккурат перед этим ковша три бражки выпил. Меня с бражки и потянуло. Выхожу на двор, а месяц светит — как днём все видно. Зашёл в тень, в уголок. Стою и наблюдаю кругом. А он, Семён-то Калистратович, ходит по крыше, по самой кромке… Под конец уж на охлупень залез… Кричу ему: «Семён Калистратович! Чего там забыл?..» Он, видать, проснулся… Сорвался с охлупня-то. Вниз головой…
— Разбился насмерть, — добавила старуха. — Лунатик был.
Наступила тишина. Нифон поднялся и, посмотрев на берег, вдруг побежал к своему перемету, леска которого ходила ходуном.
— Пошли, старик, и вы, гости дорогие, домой, — сказала бабка Анисья, обращаясь к деду Антипу и молодым гостям. — Ужинать надо да и спать пора.
Она еле-еле, с помощью Марины, поднялась с доски.
— Ой, господи! Старость — не радость, — бормотала она, кряхтя и пристанывая.
Нифон вытащил на берег крупного налима.
— Вот это жареха! — воскликнул дед Антип.
— Хорошая жареха, — весело ответил Нифон. Он с трудом снял скользкого налима с крючка и положил на песок.
Олег тоже пошёл к воде промочить горло и потревожил кулика-перевозчика. Кулик полетел через Ангару, выкрикивая свою непрерывную звонкую песню.
Олег и Марина отказались от ужина — были сыты. Марина спросила, где это самое Воробьевское кладбище и могилы погибших.
— А вот через гору — рукой подать, — ответила бабка Анисья. — Ехать по этой дороге. Три километра всего делов-то.
Марина взглянула на Олега. Тот кивнул.
— Бабуся, нам можно сегодня ночевать на прежних местах? — спросила Марина.
— Можно, — ответила старуха. — Хоть каждый день ночуйте.
Пожелав старикам покойной ночи, Марина и Олег остались у костра и посидели ещё немного в обществе Нифона, который распотрошил пойманного налима, посолил, достал из сумки ещё двух налимов, тоже распотрошил и посолил, вздел каждого на отдельный прут с сучком и стал их жарить на угольях. Отказаться от такого угощенья было невозможно. Как не были сыты гости, а обглодали своих налимов до последней косточки. Но у Марины никак не проходило возбуждение от рассказа старухи, и она нетерпеливо посматривала на Олега. Олег, поблагодарив Нифона за угощенье, завёл мотоцикл и поставил на малые обороты, чтобы прогреть мотор.
— Спасибо, дедушка, за все, — сказала Марина, надевая шлем. — Мы немного прокатимся.
Наблюдательный Нифон понял, куда они собрались ехать.
— Я эту историю раньше слышал и знаю где могилы, — сказал он. — Они на самом краю кладбища у дороги. Но если ехать отсюда, то надо проехать все кладбище до конца в сторону Воробьевки. Не страшно вам среди ночи? — с едва заметной улыбкой спросил Нифон, попыхивая трубкой.
— Может отложим на завтра? — спросил Олег, обращаясь к Марине.
Но впечатлительная Марина, настроенная романтически с самого начала, не могла отложить такое дело на завтра. Она молча и решительно возгнездилась на заднем сиденьи. Олег включил свет, вырулил на дорогу, которую показала бабка Анисья, и покатил на Воробьевское кладбище.
Кладбище было в лесу, и густая темень под сенью деревьев производила жутковатое впечатление. Ближние могилы при свете фары видно было хорошо. Олег проехал кладбище до конца и остановился. Выключил мотор — тарахтение его казалось кощунственным в такой обстановке. Зажигание оставил, чтобы горела фара, питаемая аккумулятором.
— Мне страшно, — прошептала Марина, глядя на ветхие кресты и свежие тумбочки, обвешанные венками.
— Повернуть назад? — спросил Олег.
— Не знаю.
— Решай.
— Нифон сказал, что они у самой дороги.
— Вон стоят кресты в один ряд, совсем сгнившие. Наверно они.
— Иди посмотри.
Олег слез с мотоцикла, подкатил его к могилам и направил фару на ближний полуразвалившийся крест.
На нём вырезана чёткая надпись:
Безродный
Дементий Софронович
1883-1932
— Вот он, Безродный, — сказал Олег. — А рядом сыновья.
Марина схватила Олега за руку и со страху прижалась к нему. Теперь у неё не оставалось сомнений. Всё, что рассказала старуха, была чистая правда.
