Она вздрогнула, вероятно, не столько из сострадания к нему, сколько из отвращения к ужасному слову.
— Я уеду за границу. Надеюсь, ты не будешь настолько глуп, чтобы позволить отобрать последнее. Ты вспомнишь об обязанностях супруга и припрячешь кое-что для меня?
— У меня еще не было времени думать о будущем. Но хочу заметить, что у тебя остается рента в 2000 фунтов.
— Не воображаешь ли, что женщина, занимающая мое положение, может прожить на 2000 фунтов в год? Счета от моей портнихи превышают эту сумму.
— Конечно, это немного, но все же является некоторым обеспечением. Я сам не буду иметь даже 2000 пенсов.
— Стоит ли заботиться о мужчине? Ты найдешь способ заработать. А дом я завтра же объявлю к продаже.
Он поднялся.
— Признаюсь, Мильдред, твое поведение несколько разочаровало меня. Как муж я имею право требовать помощи. Если бы ты одолжила ожерелье и купчую, то спасла бы нас от разорения.
— Вздор!
— Вовсе нет. Может быть, я недостаточно ясно разъяснил положение дел, и ты не успела еще обдумать его. Банкротство фирмы Гаррард покроет позором славное имя, которое ничем не было запятнано со дня, когда дед основал наш торговый дом. Я сделаю все возможное, чтобы предотвратить катастрофу. Прошу, Мильдред, поддержи меня. Подумай, что это сделано будет не только в мою, но и в твою пользу.
— Я не желаю больше слушать об этом. Ты не получишь ни ожерелья, ни купчей. Можешь тысячу раз просить об этом: это последнее слово. Ты позволил обманывать себя. Расплачивайся сам. Как не стыдно требовать от меня жертв!
Мгновение он молчал, не выдавая ни словом, ни движением гнева и разочарования.
— Если переменишь свое решение, предупреди об этом завтра утром до восьми часов. В восемь я уеду.
Она холодно рассмеялась.
— Я переменю решение? Это так же невероятно, как то, что ты спасешь фирму.
На пороге комнаты он обернулся. Лицо приняло жесткое выражение, голос звучал строго.
— На одном настаиваю, Мильдред. До того, как обстоятельства окончательно выяснятся, запрещаю рассказывать об этом кому бы то ни было.
— Запрещаешь! — насмешливо повторила она.
— Я намеренно употребил это слово. Какое-нибудь неосторожное замечание с твоей стороны может погубить все дело. Всякое торговое предприятие основано на кредите. В этом отношении фирма Гаррарда находится на том же положении, что и раньше. Если из легкомыслия обманешь мое доверие, понесешь заслуженное наказание. Не прошу у тебя больше ни сочувствия, ни помощи. Но строго запрещаю хоть словом обмолвиться о том, что говорил тебе.
Слова насмешки замерли на ее губах. Выражение его лица показалось ей бесконечно чужим. Он вышел, закрыв за собой дверь.
Мистер Чолмер, хорошо известный ревизор торговых книг кожевенной промышленности и родственных ей отраслей, имел в Эссексе собственную виллу, разводил орхидеи и каждое утро отправлялся в Лондон в свое бюро. Назавтра, после того как Гарвей Гаррард посетил Бермондси, ревизор нашел у себя письмо, требующее немедленного прибытия, и сразу же поехал к Гаррарду.
Он тотчас был приглашен в роскошную приемную, где его ожидал Гарвей. Чолмер предполагал увидеть молодого бездельника из золотой молодежи, которую презирал и которой втайне завидовал, но ошибся. Его встретил мужчина средних лет, гладко выбритый, цветущего вида.
— Вчера я, к сожалению, находился в Бристоле. Сегодня утром, вернувшись, получил письмо и немедленно отправился к вам.
— Очень обязан за посещение. Я пригласил вас, мистер Чолмер, так как внезапно оказался в очень затруднительном положении. Я не коммерсант и ничего не смыслю в бухгалтерии. Каково ваше мнение о финансовом положении нашей фирмы?
— Вы, конечно, знаете, мистер Гаррард, что фирма понесла тяжелые убытки.
— Да. Кроме того, Эрмитейдж допустил много ошибок. В заключенном с ним условии, которое я вчера прочел, не было ничего, что давало бы ему право задолжать в банке такую огромную сумму.
— Совершенно верно.
— Я хотел бы сразу перейти к делу. Собственно, попросил вас сюда вот почему: банк отказывается увеличить наш дебет, а нам нужно завтра же уплатить 80 000 фунтов по векселям.
— Боже мой! Положение более чем серьезно.
