– Какого ж еще авантажа надо? Мир заключен почетный, страх нагнан на врагов, а пленных сколько воротил с неволи!
Князь не отвечал и только горько улыбнулся.
– И все так думают, все восхваляют твое усердие безмерное, – продолжала успокаивать царевна.
– Все? Полно, так ли? Не обманывай понапрасну и себя и меня.
– Все, все, решительно все. Токмо вот у врагов наших общих ропот да козни. Ну да ведь ты знаешь, из злобы на меня.
– А вот, кстати, царевна, скажи мне: как ты с братьями и с мачехой? Я хоть и получал от тебя вести, да все как-то выходило темно.
– Не хотелось мне тебя, Васенька, огорчать только что с приезду твоего нашими делами, да сам заговорил. Старая с сыном живет в Преображенском, женила его на Дуньке Лопухиной – думала остепенить. Да где тут его остепенишь! Слышала я, будто и жену-то бросил совсем. С озорниками живмя живет, пьянствует, беззаконничает, срам на все наше государство.
– А брат Борис ведь при нем? Чего он смотрит?
– Борис твой и сам пьет горькую, да и то сказать, разве тот послушает кого, когда и мать и жену не слушает. Вот всю нынешнюю весну, почитай, на Переяславском в мастеровые записался, с холопьями топором рубил. Царское ли это дело? Какому примеру поучается, какое будет уважение к нему? Да вот сам увидишь.
– А из родовитых кто к нему ближе? Чаю, забрали Лопухинские?
– Нет, не слышно. Он больше к подлому народу. Жену-то жаль. Вот Федя… Федор… – поспешила поправиться правительница, невольно смутившись, – рассказывают, будто беременна…
– Какой Федор?
– Леонтьич… Шакловитый, стрелецкий начальник, ближний твой человек, ты мне и привел его.
– Как не знать, самый задушевный благоприятель мой. Не оставлял меня и в Крыму. Спасибо. – В тоне князя просвечивала сквозь обычную мягкость будто горькая ирония, которую не могла не заметить и молодая женщина.
– А как я тебя, Васенька, ждала! Кажется, все глаза проглядела, – начала царевна, круто обрывая прежний разговор. – Подарок тебе приготовила, сейчас принесу.
Софья Алексеевна вышла в спальню и вынесла оттуда сверток, тщательно завернутый в тафту.
Князь развернул сверток: это был его портрет с виршами сочинения самой царевны. Он прочитал:
Камо бежиши, воине избранный!
Многажды славне, честию венчанный,
Трудов сицевых и воинской брани
Вечно ты славы дотекше, престани.
Не ты, но образ князя преславного
Во всяких странах, зде начертанного,
Отныне будет славою сияти,
Честь Голицынов везде прославляти.
– Спасибо, ненаглядная царевна, за презент. Дорог он моему сердцу, – говорил князь Василий, горячо целуя молодую женщину, – только будь же добра до конца и подари мне свое изображение.
– Да у меня… Вася… У меня… нет, так чтоб схожего…
– Как нет? А мастер Тарасеевич достаточно изобразил твою персону.
– Не понравилось мне, Вася, его изображение, да и мало их было… я, кажется, велела уничтожить…
– Не уничтожили их, царевна, а разослали по иностранным землям, а не токмо у себя дома.
– Если разослали иль раздавали, так без моего ведома, Вася, а для тебя я велю вновь изобразить.
– Не трудись, царевна, зачем? Есть у меня… прислали мне в Крым твое-то изображение, и немало я скорбел там… Скажи мне только по правде: кто изображен на другой стороне твоей персоны…
– Будто не знаешь, Васенька, не узнал эмблемы московской…
– Эмблему-то московскую я знаю, да не признал ее в изображении. Эмблема московская – святой великомученик Георгий, а изображен, кажется, Федор Стратилат.
– Будто забыл, Вася, ведь святой Георгий убил змия, пожиравшего…
– Правда твоя, но Георгий убил его копием, как и обозначается в эмблеме, а в твоем изображении убиение мечом, как приписывается Федору Евхаитскому.
– Не домекнулась я тогда, не обратила внимания. Чудно мне, что и ты так принимаешь…
– Эх, царевна, царевна… знаю я все, все, что здесь без меня творилось… Дурные люди тебя наущают, напрасно ты их приблизила к себе и слушала…
– Князь Василий! Я не ребенок. Знаю я, куда иду, и тех, кто меня окружает. Умею отличить людей мне истинно преданных от фальшивых, – горячо заговорила молодая женщина, но вслед же за тем в голосе ее новая перемена, и опять зазвучала в нем прежняя заискивающая нежность. Она продолжала:
