«Да, вам, конечно, и в голову не пришло, что мы могли убить того лейтенанта, а фляжку взять… — вздохнул я. — К доброму человеку добрые мысли приходят…»
По дороге к дому я спросил:
— Да, что делает дядя Иван?
— Он тропу, которая ведет с северного края, сейчас охраняет.
— Зачем?
— Вы могли убить старшего лейтенанта, взять фляжку, если шли на соединение с бандитами. И должен быть срок, к какому вы должны прийти на встречу. Вы явились, и бандиты тут как тут. Вот отец и встретил бы их в тугаях на тропе.
— Бандиты ночью приходили, — напомнил я.
— Чтоб ночью прийти, топь самую надо засветло миновать.
— Ну а пришли бы сегодня бандиты?
— Убила бы я тебя, — очень просто ответила Нина.
Мы долго шли молча. Я думал: так ли повезло Васе, как мне? Или ему впрямь повезло — старшая не решилась бы сама убить его, потаскала по тугаям да привела под шпор дяди Ивана?
— Вы не говорите отцу, что я вам все рассказала, — попросила Нина, когда, забрав фазанов и уток, мы подходили к хутору.
— Конечно, нет! Зачем же? Дядя Иван сам откроется.
— Не знаю… Впервые я видела отца таким испуганным. Он никогда никого не боялся.
— Еще бы… Остановятся ли бандиты перед убийством старика, десятерых женщин и детей? Не остановятся.
— Но и мы постреляли бы не одного! — гордо сказала Нина.
— Вы могли ни одного и не увидеть…
— Как же так?
— Подожгли бы они ночью ваш дом, да и поубивали вас всех из камыша. Тем оружием, что у вас взяли. — И мне припомнилось полуночное дежурство дяди Ивана. Очевидно, он думал, как и я.
— Отец очень жалеет свое ружье, — помолчав, проговорила Нина. — У него бельгийская трехстволка была. Два ружейных, а третий ствол под винтовочный патрон, нарезной. Не любит жаканов отец.
— Да, пули варварские, — согласился я.
До нас уже долетал многоголосый лай с псарни Послышался тупой стук бондарского молотка. Мы вышли на поляну перед домом, на которой резвилась вся свора. Завидев нас, собаки лениво, по обязанности, тявкнули в нашу сторону и вновь принялись за прерванную игру Дядя Иван натягивал обруч на бочку, видимо, со свежезасоленной рыбой, и куча окуней и сазанов, насыпанных на брезент, ждала своей очереди Вася Кабаргин сидел на крылечке и курил. Увидев нас, он поднялся, швырнул окурок оземь и махнул рукой, всем своим видом показывая, что его попытка разговорить старшую дочь была напрасна. Из коптильни высунулось на мгновение полное красное лицо Нади — жены охотника. В окнах виднелись прижатые к стеклам носы малолеток.
— Э-э, — протянул, обернувшись, дядя Иван. — Только вы сегодня удачливы.
— С ним на охоту, что в кино ходить, — кивнув в мою сторону, рассмеялась Нина. — Мы еще семь кабанов завалили!
— Да ну! — Охотник смотрел на дочь с восхищением, а на меня с завистью. — Счастливчик тебе в напарники попался. И птицы уйму набили. Этак мне раньше уговору в Гуляевку ехать придется.
— У вас на рыб безгласных улов, — сказал я, отцепляя вязки с дичью и складывая ее в ларь.
— И то… — согласился дядя Иван. — А на обходе капканов ноги да время убил. И у Зины охота не пошла. Фазан да утка на двоих. Ну вы-то расходились! Обедать — потом все остальное.
— А мы с Ниной, — чуть покривил я душой, — думали, что засветло за мясом сходим… Чтоб Новый год как следует праздновать.
Нина опустила взгляд, и я видел, как порозовели ее щеки.
— Да, отец, так лучше, по-моему…
— Дело говоришь — твоя взяла.
С кабанятиной вернулись уж затемно. Еда в русской печке остыть не успела. И сразу за стол.
— За победу, сынки! — сказал дядя Иван, поднимая стакан со спиртом из нашей фляжки. — За скорую победу!
— За победу! — сказал я. — А вы своей охотой да рыбачеством, поди, целую роту кормите.
Выпили. Дядя Иван до дна, а мы пригубили. Он глянул на нас, занюхивая хлебом:
— Роту не роту, а взвод, надо думать, обеспечиваем питанием круглый год. И одежкой тоже. Третий год как война. Деньги, которые причитаются нам, кроме как на провизию, керосин там, сдаем. Тысяч двести.
Дядя Иван взял крышку от фляжки, пригляделся.
— Позаимствовали… — опережая вопрос, сказал я.
— У хорошего человека позаимствовали, невоенные люди…
— Что ж вы в гости к хорошему человеку не наведаетесь?
