Долго и осторожно шли мы по едва приметной тропе; шорох наших ступней по инею сливался в один звук. Когда признаки тропы пропали, Нина, шедшая впереди, придержала шаг. Я поравнялся с ней. Она обернулась. Изморозь от дыхания опушила ее круто загнутые ресницы; брови вырисовались силуэтом белой летящей птицы.
— Идите за мной след в след. Ни шагу в сторону — топь, — сказала Нина. — Скоро утиный фонтан будет.
— Фонтан?
— Это я так озерцо зову. Оно не замерзает. Там утки держатся.
Нина быстрым, едва уловимым движением скинула с плеч ружья, взяла каждое за цевье, взвела курки большими пальцами, а указательные положила на спусковые крючки.
Самому мне стрелять уже не слишком хотелось, а вот посмотреть, как Нина бьет с двух рук, очень. Я постарался не отставать от нее, но она обернулась и остановила мою прыть строгим взглядом. Подчинился, пошел медленнее.
«Ладно, — подумал я. — Не стану навязывать свое общество. Отдельно охотиться, так отдельно».
Посмотрел вверх и удивился. Еще совсем недавно заиндевевшие метелки выглядели синими, а теперь розовыми. И хотя цвет неба над головой совсем не изменился, даже звезды не истаяли — взошло солнце. Розовый цвет в инее накалялся, делался рдяным; тени внизу приобрели фиолетовый оттенок.
Слева залаяли собаки. Совсем неподалеку заплескало по воде, а потом защелкало крыльями сразу множество птиц. Косо мимо меня, низко над метелками проскочило несколько уток.
Я ударил с двух стволов, лишь понял — теперь дичь не упадет в воду «утиного фонтана». Следом два дуплета из отличных хлестких ружей. Не успел я перезарядить и двух стволов, как снова раскатился двойной дуплет. Моя дробь пошла стае вдогонку. Нина же снова спаренными выстрелами проводила птиц, поднявшихся последними. На моих глазах четыре пестрые кряквы, шедшие далеко не сомкнутым строем, одна за другой камнями попадали в заросли. Смолкли выстрелы, и лишь несколько пестрых в свете солнца перьев долго, как мне показалось, медленно опускались, кружась.
«Попал или не попал, собаки узнают», — подумал я.
Псы уже шумели в камышах, отыскивая дичь. В воздухе вокруг меня мерцал облетевший с метелок иней.
— А ты неплохо стреляешь, — услышал я голос бесшумно подошедшей Нины.
«Если напарник после охоты переходит на «ты», — подумалось мне, — то я ударил по уткам вполне хорошо».
— Не знаю. Я не видел.
— Две утки твои наверняка.
«Как две? — чуть было не вырвалось у меня. — Действительно, как же две, когда я сам видел — четыре мои!» Я успокоился с трудом. Пришлось напомнить себе, подполковнику, что охотница тоже проверяет выдержку «гуртоправа». Охота — штука тонкая!
Собаки с кряквами в зубах — коричневой уточкой и изумрудноголовым селезнем с белым ошейником — выскочили из камыша и положили поноску к ногам Нины. И тут же, не ожидая команды, скрылись снова. Они появлялись и уносились вновь, пока у ног охотницы не вырос солидный ворох из тринадцати утох.
— На мою долю приходится одна, — скромно заметил я.
— Я тоже могла промазать, — великодушно промолвила Нина.
— Не верю! — Это было сказано мной от всей души.
Она деловито и ловко выпотрошила дичь, отыскала бугорок и сложила на нем добычу. Потом сняла с пояса фляжку и щедро посыпала вокруг черным порохом.
— Ондатры могут растащить. Здесь много ондатр, — не ожидая вопроса, пояснила она. — Ты не устал?
— Ты охоться как обычно. Я не подведу. Постараюсь…
— Мы не для себя. Заморозим — и в Гуляевку, а оттуда в город, в госпитали. Говорят, дичь очень полезна раненым. Быстро силы восстанавливаются.
— Сама и отвозишь?
— Отец.
— А в Гуляевке кино бывает…
— Некогда, — отрезала Нина. — Как устанете, скажете.
«Ага, опять на «вы» перешла, — отметил я про себя. — Похоже, теперь поведет испытание на выносливость…»
Часа два мы шли по камышовому болоту, петляли, обходили топи и «окна». Солнце оказывалось то слева, то позади, то справа. Оно поднялось над тугаями и стало медовым. Налились оранжевым цветом опушенные инеем метелки тростника, вымахавшего в два человечьих роста. Густые синие тени под ним ударили в прозелень. А ветер продолжал спать.
Постепенно тростник мельчал. Стали попадаться кусты ивняка, тамариска, редко облепихи. Потом пошли купины и целые заросли утыканного колючками чингила, поросли молодой джанды.
