И так слишком много непредсказуемости в моей вновь обретенной свободе. Все же я добилась успеха.
Сжав кулаки, Деда и я покидаем центр реабилитации. Нет никакого грандиозного праздника, только небольшое волнение и улыбки. Черт, медсестры, наверное, рады видеть, что я уезжаю, ведь теперь им не придется иметь дело с репортерами или круглосуточной необходимостью ограждать меня от СМИ. До сих пор не знаю, почему они находят меня или мою историю, или отсутствие таковой интересной. Несомненно, я пропала без вести, но люди все время пропадают. Предполагаю, что отличие моей истории заключается в том, что я сбежала.
Деда делает все возможное, чтобы оградить меня, но его хилое тело не в состоянии защитить меня от холода, свежего воздуха или репортеров, жаждущих заполучить мою историю. Я стараюсь быть сильной, когда Деда ведет меня к своему грузовику, позволяя СМИ получить фотографии отчаянной, раненой женщины, которая не может вспомнить свое имя. Независимо от вмешательства полиции, они следуют за нами к грузовику, пытаясь собрать малейшую крупицу информации, которую они смогут превратиться в заголовок. Я считаю шаги к грузовику и посылаю полицейским благодарную улыбку, когда Деда без каких-либо проблем открывает дверь.
Я пристегиваюсь ремнем безопасности и облокачиваюсь на окно, при этом оглядываюсь назад на центр реабилитации. Персонал был хорошим, и терапия мне помогла — пока боль и дискомфорт действительно больше не беспокоили меня. Были любопытные зеваки, которые слышали мою историю и которые раздражали меня. Но с этим покончено, по крайней мере, почти.
Это — настоящее шоу на парковке. Только я в этом шоу и пони, и собака.
Деда молча выезжает с парковки, пока полиция формирует живой барьер, чтобы помешать СМИ следовать за нами. Я смотрю из окна, наблюдая в боковом зеркале, как исчезает город, и мы едем в дом Деды. Нет, не в его, а наш дом.
Деда сказал мне, что мы живем в местности, такой далекой от цивилизации, что единственные, кто приезжает туда — это сезонные охотники. Думаю, мне повезло, что я оказалась в лесу Деды во время сезона охоты на оленя. На самом деле, я удивлена, что охотники от злости не стреляли в меня, потому что я испортила им охоту.
Но это в прошлом, и, учитывая неудачу в восстановлении моей памяти, я решила, что мое прошлое не имеет значения. Если бы было, то я бы помнила, верно?
Белый фургон следует за нами по другой полосе дороги, и я слышу, как Деда ругается себе под нос. Оглядываюсь на него, пытаясь выяснить, почему он так расстроен, однако он не спускает глаз с дороги и с зеркала заднего обзора. Я оборачиваюсь, чтобы лучше рассмотреть фургон, и вижу фигуры двух мужчин. У того, что за рулем, на голове кепка и солнцезащитные очки. Пот начинает струиться по шее, я смотрю на Деду широко отрытыми глазами, и кровь громко пульсирует по всему телу.
— Это ребята из новостей, — пытается он успокоить мое нервное постукивание зубов.
Но это не помогает.
— Остановись, — шепчу я, облизывая языком пот над верхней губой.
Не медля, Деда останавливается на обочине, и я тяну дверную ручку так сильно, что выпадаю из грузовика. Я только смогла сделать несколько шагов, прежде чем меня вырвало на новую пару ботинок, которые купил мне Деда. Мои ноги трясутся и очень сильно устали. Опираюсь рукой о капот грузовика, чтобы сохранить устойчивость. Ожидаю, что Деда, моя скала, подойдет ко мне, чтобы помочь, но, когда этого не происходит, я озираюсь и вижу, что он пытается отобрать видеокамеру у мужчин в фургоне.
Набираюсь сил и, хромая, направляюсь к ним. Подойдя, я опираюсь рукой на плечо Деды, сжимаю и говорю:
— Деда, все хорошо. Давай просто пойдем.
Несмотря на то, что страх, настигший меня ранее, все еще подавляет, я, держа спину прямо, поднимаю дрожащий средний палец двум мужчинам, которые продолжают снимать нас. Деда хихикает и отводит меня назад к своему грузовику. Делаю несколько глубоких вдохов, в то время как он идет к водительской двери и открывает ее.
Мне становится стыдно за свою реакцию, но я не позволю стыду взять надо мной верх. Не думаю, что для него есть место в условиях страха и тревоги. Но они сделали это. Те двое мужчин, все СМИ — они все сделали это. Они вытолкали, вырвали и вторглись в каждый сантиметр моего личного пространства, пока я не могла справиться с этим. Если кто и должен быть смущен, так это они.
