Сегодня был день Вора и Визиря… Варфоломей далеко не сразу обратил внимание, что стремится совместить эти два постоянно тяготивших его дела в одно. Вор должен был выплатить остаток украденной им однажды у Варфоломея суммы, а Визирь – повысить бюджет варфоломеевского двора. Варфоломей должен был поспеть и туда и туда – и не опоздать к аудиенции с Павлом Первым.
На этом пространстве бумаги трудно объяснить сколько-нибудь внятно, как у Варфоломея сложились столь редкостные отношения с его Вором. Это, быть может, отдельная история. Для связности следует лишь обозначить, что в тот день, когда стало известно о трагическом исчезновении старшего брата и королева-мать слегла от горя, Варфоломей затеял ремонт в ее комнате, чтобы создать для больной атмосферу, благоприятствующую выздоровлению. Поскольку по случаю столь драматических фамильных событий Варфоломей был не вполне в себе, он нанял без рекомендации первого попавшегося турка да еще и оставил его в квартире одного, и тот выкрал в Варфоломеево отсутствие из никогда не запиравшегося дедовского стола немногочисленные ценные бумаги (пакет, вернее, пакетик акций), доставшиеся в наследство от отца и только потому еще не проданные, – собственно, единственное и все фамильное достояние. Он обокрал, но не был пойман с поличным, и лишь на следующий день, и то случайно, Варфоломей обнаружил исчезновение бумаг.
Совершенно растерявшись от обилия несчастий, Варфоломей не обратился в полицию, которую недолюбливал со времен своих странствий, а вызвал турка и на подмогу двух друзей: одного востоковеда, чтобы тот поговорил с турком на его наречии, а другого – поопытнее, приятеля по юношеским странствиям – для юридической части разговора. Востоковед оказался не при деле, поскольку турок оказался не турком, а неведомым Варфоломею езидом, опытный же приятель был в самую пору, пригрозив турку, или езиду, повесить его (их обоих) частным образом, без обращения в полицию, причем повесить даже не за шею и не за ноги. Но Вор был стоек, ушел в глухую несознанку, и достать его оттуда не представлялось возможным, кабы не все та же «Британника». Отыскав в ней езидов, Варфоломей постиг редчайшую их особенность, а именно что они дьяволопоклонники и что самое страшное для них – это начать ругать нечистого в их присутствии. Варфоломей так и поступил, и, что весьма неожиданно, его чистый опыт возымел прямое действие.
Скуля и причитая, турок-езид хотя и не сознался в краже, но по стечении обстоятельств, столь драматически сложившихся не в его пользу, обещал вернуть вышеозначенную сумму, однако не иначе как «долг чести», чтобы спасти свое имя, ибо у него была невеста, он собирался жениться, чтобы иметь от нее детей (как видите, все это и у дьяволопоклонников так же…). Но, учитывая огромность пропавшей не по его вине суммы, он берется отдать завтра только половину, а вторую половину – с рассрочкой в течение месяца. На том они и расстались. «Извини меня, Варфоломей, – молвил его друг с богатым прошлым, – но такого, как ты, разболтая я еще не видывал. И если он принесет завтра тебе эту половину, то иди в храм и ставь самую толстую свечку, потому что тогда окажется, что ты такой не один на свете, а есть еще один, еще больший чудозвон, а именно твой Вор. Только каким бы он ни оказался долбанутым, второй половины ты не жди ни при каких обстоятельствах». Скепсис друга с богатым прошлым не оправдался на первую половину, укрепив присущую Варфоломею веру в людей, однако вполне оправдался во второй части пророчества, укрепив веру Варфоломея в мудрость друга.
Но одно дело – верить чужой мудрости, а другое – ей следовать, и Варфоломей продолжал время от времени навещать Вора с требованием второй половины, и тот еще ни разу не отказался ее возместить в следующий раз, причем точно и непременно. Турок ни разу его не обманул – вот в чем дело. Он и женился сразу же и даже специально приходил приглашать Варфоломея быть почетным гостем на свадьбе, но польщенный Варфоломей на свадьбу все-таки не пошел. И теперь, когда он являлся к Вору за «долгом его чести», тот в искреннем стремлении этот долг погасить каждый раз пытался снять с руки жены обручальное кольцо, чтобы отдать его в счет долга, и Варфоломей удалялся, пристыженный.
