Преподаватель симметрии - страница 83
Он их озлобленно пнул, и они забили своим копытцем, застоявшись, за всю ночь сразу. Тридцать семь ударов насчитал Варфоломей – это не могло быть временем. Варфоломей рассмеялся – чего-чего, а чувства юмора у короля было не отнять, – взглянул в окно, оно слегка серело, что означало десятый час! Великое утро наступило, и Варфоломей давно опаздывал.
Завершив туалет королевы-матери, напоив ее кофием с гренками, «бедный рыцарь», он заботливо пересадил ее в трон-каталку, укутал в горностаевую мантию, до того ветхую, что уже без хвостов и лапок, так что напоминавшую даже кротовью, но все еще весьма теплую, и выкатил, вернее, выволок (коляска была без колеса, с приспособленной ломаной полулыжей…) этот трон на открытую террасу, где в углу в кадке чахла березка и открывался вид на сырые крыши Парижа, столицы французской провинции Варфоломея, родины его жены, в настоящее время приютившей его резиденцию. «Эх, эмигрантское житье…» – вздохнул Варфоломей. Он не любил этот город. «Если бы не женитьба…» – вздохнул он, выпустив облачко пара в сырой туман, в сторону родины, где и положено находиться Альбиону в тумане.
Уже в плаще и с зонтиком заглянул он в комнату сына. Принц спал поверх одеяла, одетый. Чего же тогда девица была раздетая? – усмехнулся печально король. Но фаворитки уже не было: улизнула – Варфоломей и не заметил. В комнате удушливо пахло дурью. Король поморщился, распахнул форточку, укутал принца пледом. Тот не шелохнулся, безжизненный, задрав к потолку острый нос, за ним острый кадык, за ним острую грудь, – Варфоломею так и показалось, укутывая, что он заворачивает в плед птицу. Король вздохнул и выложил на столик пять франков, вновь вздохнул и добавил еще пять.
Совсем уже в дверях был король, как изволил проснуться Василий Темный (названный так в честь московского князя XV века, главным образом потому, что Варфоломей пока не установил, почему князь носил прозвище Темный…) и пошел, требовательно и грузно топая, зевая и мявкая, ему навстречу – огромный, морозный белый, слепой от рождения кот, не кот – медведь (почему и темный и русский…). Роняя зонтик, король ссудил его рыбиной, погладил вялой рукою тирана, утомленного властью, и еще раз вздохнул: кто в поднебесной обладает большею властию, чем царь?.. Его любимый кот.
И теперь уже всё: кухарка приходит к двенадцати, и все трое доживут до ее прихода.
По лестнице король спустился пешком (лифт ходил только вверх…). Внизу проверил почту; отсутствие письма от жены и новая пачка счетов вызвали его последний вздох «уф-ф!».
– Хватит! – сказал он в сердцах. – Надо наконец запретить себе это!
– А что это? – услышал он как бы со стороны.
– Надо прекратить говорить про себя «уф-ф!».
– Не требуйте от себя невозможного, Ваше величество.
Как мы видим, его не покинуло чувство юмора, которым он так скромно гордился. И ему уже нравилась новая система почтовых ящиков, установленная третьего дня, – защитного цвета с никелированными замочками, напоминавшая ему одновременно многоквартирный дом и военное министерство, но и Периодическую таблицу элементов (многие настаивают, что она русская…). Все номера были в строю, выровняв замки и щели, в строгом порядке, и только королевский номер выходил из ряда вон, как положено королевскому: подряд до тридцати двух, а потом его – двадцать восьмой… С Россией сегодня еще тоже, между прочим, предстояло разобраться: на полдень им была назначена аудиенция самому Павлу Первому и еще одному видному русскому военачальнику… Так, с неотвязной мыслью, что он никогда больше не унизится до схваток с Наполеоном[46] он опаздывал на службу.
Париж он тоже не любил. Если бы не жена… тут история становилась безальтернативной: дети. Он мечтал разделаться с этой работой по обмену опытом между двумя энциклопедиями с тем, чтобы вернуться на родину с повышением для работы над краткой «Британикой» для юношества. Нет! ни в многоквартирном доме, ни в министерстве (даже если ему отведут целый этаж) он никогда жить не станет.
