Преодоление «великой разрухи» русского государства - страница 3

Из Серпухова Дмитрий ехал уже в богатой карете, в сопровождении знатных особ, и остановился в селе Коломенском. Здесь его встречали хлебом-солью, подносили дорогие подарки. «Я не царем у вас буду, — говорил Дмитрий, — а отцом, все прошлое забыто; и вовеки не помяну того, что вы служили Борису и его детям; буду любить вас, буду жить для пользы и счастья моих любезных подданных».

20 июня 1605 года ликующий народ торжественно встретил в Москве нового царя. Въехавши в Кремль, Дмитрий молился сначала в Успенском соборе, потом посетил Архангельский, где так искренне плакал у гроба Грозного, что никто и мысли не мог допустить, что перед ними не родной сын Ивана. Правда, монахи заметили, что молодой царь прикладывается к образам не совсем так, как это делает русский человек, но оправдание нашли быстро — он ведь так долго вынужден был жить на чужбине.

А 18 июля в Москву прибыла царица, инокиня Марфа. Она конечно же «узнала» своего чудом спасшегося сына. Бесчисленное множество народа с умилением смотрело на это зрелище, и теперь уже никто не сомневался, что на московском престоле истинный царевич — такое свидание могло быть только свиданием сына с матерью.

На престоле московских государей Лже-Дмитрий был необычным явлением. Небольшого роста, некрасивый, неловкий, он наружностью совсем не отражал своей духовной природы: богато одаренный, с гибким умом, с живым темпераментом, умел хорошо говорить, обнаруживал довольно разнообразные знания. Впервые в истории России молодой государь пытался изменить чопорный порядок жизни старых московских царей, нарушал обычаи священной московской старины: не ходил в баню, не спал после обеда, обходился со всеми просто, не по-царски. Простой в обращении, с веселым, незлобивым характером, желающий и умеющей вникать в государственные дела, он быстро приобрел привязанность в народе.

И все же новый царь совершил ошибки, стоившие ему жизни и обрекшие страну на еще худшие времена. Хотя он пока не выполнил, да и не собирался выполнять обещания, данные Сигизмунду, русские оскорблялись предпочтением, которое он отдавал иностранцам, подчеркивая их превосходство и презирая русские предрассудки и обычаи. Особое раздражение вызвала его свадьба с Мариной Мнишек и ее коронование. Казалось, царь в упоении любви забыл обо всем. Между тем шляхтичи и челядь, расположившиеся в домах московских жителей, вели себя нагло и высокомерно. «Крик, вопль, говор неподобный! — восклицает летописец. — О, как огонь не сойдет с небеси и не попалит сих окаянных!»

Дворянская конница XVI века в изображении Сигизмунда Герберштейна.

Но, несмотря на наглость пришельцев, московский народ все же любил своего царя и вряд ли бы поднялся на него. Погибель Дмитрия предрешил боярский заговор. Высокородным боярам новый царь не нравился своей самостоятельностью и независимостью, он не оправдал ожиданий бояр, многие из которых хотели видеть в нем только фигуру, избавившую их от Годунова.

17 мая 1606 года на рассвете ударили в набат на Ильинке. Не зная, в чем дело, стали звонить и в других московских церквах. Главные заговорщики: братья Шуйские, В. Голицын и М. Татищев — выехали верхом на Красную площадь. Народ, сбегавшийся со всех сторон, услышал крик Шуйского: «Поляки бьют бояр и государя: идите бить поляков!» Задачей заговорщиков было окружить Лжедмитрия, будто для защиты, и убить его.

Дмитрий, пытаясь скрыться от врагов, выпрыгнул из окна дворца, разбил себе грудь, вывихнул ногу и на время лишился чувств. Это решило участь самозванца: его схватили и жестоко убили. Тело мертвого самозванца, на груди которого лежала маска и в рот была воткнута дудка, положили на Красной площади и через два дня сожгли, пепел всыпали в пушку и выстрелили в ту сторону, откуда названный Дмитрий пришел в Москву.

Так через одиннадцать месяцев закончилось царствование этой загадочной личности.

Царь Василий Шуйский, не обладая способностями правителя, недолго продержался на троне — с 1606 по 1610 год.

На престол вступил главный заговорщик, князь Василий Шуйский. Его, происходившего из знатного боярского рода, келейно выбрали немногие сторонники. То был пожилой, 54-летний человек небольшого роста, невзрачный, с больными подслеповатыми глазами, редкими волосами и бородкой. Человек не столько умный, сколько хитрый, привыкший лгать и интриговать, Шуйский боялся всего нового. А пока его волновало, как бы покойный Дмитрий снова не «воскрес», и Шуйский велел перевезти мощи царевича из Углича в Москву. Царица Марфа всенародно каялась, что поневоле признала Гришку Отрепьева своим сыном. А смерть царевича, ставшего новым святым на Руси, теперь уже официально была приписана Борису Годунову.