– Почему вы так думаете, мисс Дарра? – спросил коронер, предоставив таким образом некоторую свободу для выражения собственного мнения.
– А потому что это был всего лишь укол стрелки, которую к тому же достали из совершенно новой упаковки. И мне представляется, что столь ничтожная травма не могла причинить серьезный вред даже ребенку, не то что взрослому. Как говорил ранее мистер Пэриш, мистер Уочмен боялся вида собственной крови, и я наблюдала именно испуг и не более того. А вот потом ему стало плохо по-настоящему.
– Когда вы заметили изменения в его состоянии?
– Позже.
– После того, как он выпил бренди?
– Ему или сразу стало плохо после этого, или чуть позже.
– Он выпил бренди после того, как мистер Помрой обработал ранку йодом?
– Да, мне так показалось.
– А в остальном вы полностью согласны со словами предыдущих свидетелей?
– Полностью.
– Благодарю вас, мисс Дарра, вы свободны.
Потом на свидетельское место вышла Децима Мур. Выглядела она не лучшим образом, но рассказывала о произошедшем твердо и уверенно. Когда же девушка начала говорить об инциденте с бренди, коронер остановил ее. Интересно, что, прежде чем задать очередной вопрос, он всякий раз тяжело вздыхал, а иногда даже издавал едва слышный стон, словно процедура дознания приносила ему моральные страдания. Подобное иногда происходит со священниками на исповеди.
– Насколько я понял, мисс Мур, вы сказали, что покойный отхлебнул немного бренди?
– Да, – подтвердила Децима.
– Вы в этом уверены?
– Абсолютно.
– Очень хорошо. А что случилось потом?
– Он выбил стаканчик у меня из рук.
– Как вы думаете, он сделал это намеренно?
– Нет. Мне представляется, это вышло случайно.
– Стаканчик разбился?
– Да. – Децима сделала паузу. – По крайней мере…
– М-м-м… Продолжайте, прошу вас.
– Да, он разбился. Но я не помню точно, когда это произошло. То ли когда он упал на пол, то ли после того, как погас свет. Однако ясно слышала хруст разбитого стекла в темноте.
Коронер устремил взгляд в свои записи.
– Если не считать этого, мисс Мур, вы согласны с описанием событий, данных мистером Пэришем, мистером Кьюбиттом и мисс Даррой?
– Да.
– С каждым пунктом?
Децима побледнела еще больше, чем прежде, и произнесла:
– Все, что рассказали эти люди, полностью соответствует истине. Но мне кажется, что одну вещь они все-таки не заметили.
Коронер вздохнул.
– Вот как? И что же это было, мисс Мур?
– Это произошло после того, как я дала ему бренди. Он с шумом втянул в легкие воздух, а потом что-то сказал. Какое-то слово. Одно-единственное.
– Какое слово?
– «Отравлен», – проговорила Децима.
В затихшем зале по рядам пронесся шум. Люди вольно или невольно повторяли это слово на все лады, и со стороны могло показаться, что в помещении слышится многоголосое эхо.
Пока в зале вновь не установилась тишина, коронер что-то записывал в своем блокноте. Потом спросил:
– Вы уверены?
– Практически…
– «Практически»… – протянул коронер. – А что произошло потом?
– А потом он с силой стиснул зубы. И больше, насколько я помню, ничего не сказал.
– Скажите, вы точно знаете, что передали мистеру Уочмену именно его стаканчик?
– Точно. Он поставил его на стол перед тем, как отправился играть в дартс, а других стаканчиков на столе не было. Я взяла в баре бутылку с бренди и налила немного именно в этот стаканчик.
– Кто-нибудь прикасался к стаканчику мистера Уочмена до того, как вы налили в него бренди?
Децима ответила:
– Ничего подобного я не заметила.
– Ясно. Можете сказать что-нибудь еще? Нечто такое, что, на ваш взгляд, ускользнуло от внимания других свидетелей?
– К сожалению, ничего нового добавить не могу.
Дециме зачитали ее показания, после чего она подписала их. Ранее то же самое сделали Пэриш, Кьюбитт и мисс Дарра.
Давая присягу, Уилл Помрой с вызывающим видом поглядывал на разодетую публику, однако его показания практически ничем не отличались от рассказов других свидетелей и ни в малейшей степени не обогатили дознание.
Затем настала очередь мистера Леджа. Ему предложили занять место свидетеля и сообщить присяжным и коронеру все известные ему обстоятельства смерти Уочмена.
Следует отметить, что внешность и манеры Леджа заинтересовали публику. Тем более лившийся из больших окон свет падал прямо на него, и скрыть что-либо от глаз присутствующих не представлялось возможным. Кьюбитт тоже с нескрываемым любопытством разглядывал его выбеленные сединой волосы, грубые складки кожи на лице и мозоли на руках, задаваясь вопросом, сколько ему лет в действительности, из какой он семьи родом и почему Уочмен постоянно его задевал. Но как Кьюбитт ни старался, определить место этого человека на социальной лестнице ему так и не удалось. На заседание Ледж явился в хорошем костюме – несколько старомодном в плане покроя, но, несомненно, очень приличном. Разговаривал он как образованный человек, а вот двигался как простой рабочий. Интересно, что при виде коронера он чуть ли не вытянулся в струнку и держал руки по швам, словно у него существовала многолетняя укоренившаяся привычка приветствовать высокопоставленное официальное лицо по-военному. И еще одно: хотя у него по лицу растекалась нервическая бледность, а пальцы едва заметно подрагивали, он говорил и отвечал на вопросы очень уверенно. Свое сообщение закончил довольно быстро и в конце сказал, что считает показания прочих свидетелей полностью соответствующими истине. Выслушав его, коронер сложил на столе ладони и некоторое время с отвращением разглядывал их. Затем произнес:
