– Не смотри на меня так!
Губы у Санчи слегка раскрылись.
– А как же мне смотреть? – спросила она тихо.
Граф обошел девушку и остановился посреди комнаты, засунув руки глубоко в карманы брюк.
– Мне нужно работать… – проговорил он резко. – Ради Бога, Санча…
Уронив сумочку на пол, она приблизилась к нему и взяла за края застегнутой рубашки.
. – Чезаре, – прошептала она нежно. – Чезаре, не гони меня сейчас…
Будто враз лопнули железные обручи самоконтроля, наложенные графом на самого себя. Схватив сильными руками за обнаженную талию, он привлек Санчу к себе. Ее руки оказались прижатыми к его груди, и она осязала каждый мускул его застывшего в напряжении тела. Затем его губы прикоснулись к ее губам, и… все вокруг перестало существовать.
Ее целовали и раньше, но никогда она не испытывала такого блаженства, такого абсолютного погружения в чувственность, которая переносила ее в особый мир, где реально существовал лишь Чезаре и где отдаться во власть любовного экстаза было не только желательно, но и настоятельно необходимо. Под ее пальцами разошлись полы рубашки, и Санча прильнула к его голой груди, густо покрытой жесткими кудрявыми волосами, руки непроизвольно обхватили его мускулистое тело. И в тот самый момент, когда казалось, что только полное подчинение в состоянии укротить бушевавшую в нем бурю страстей, граф, сделав над собой усилие, отодвинул Санчу. Потемневшими от сдерживаемых желаний глазами смотрел он на девушку; смягчившиеся черты лица и густая шапка растрепанных волос делали его значительно моложе, от суровости и жесткости не осталось и следа. Его решительный жест заставил Санчу очнуться, и, хотя ей страшно хотелось вновь очутиться в его объятиях, она сумела сдержать себя.
– О, Санча, – пробормотал он, – разве ты не понимаешь, что ты со мной делаешь?
На лице Санчи выступила легкая краска.
– А что я такого делаю? – спросила Санча, как бы поддразнивая.
Отпустив Санчу, граф взял сигару, и, когда он прикуривал, было заметно, как слегка дрожат его руки.
– Не думаю, что даже ты такая уж наивная, – проговорил он, выпуская сигарный дым в пространство над их головами. Затем, погладив шею девушки и проведя ладонью по ее руке, он сказал:
– Ты нужна мне, Санча, и, мне кажется, я нужен тебе.
Санча только вздохнула. Теперь, полностью придя в себя, она начала мучительно размышлять о том, как это она посмела ворваться к графу и каким образом он мог истолковать ее совершенно безнравственное поведение? Не сложилось ли у него мнение, что для нее это – довольно привычная ситуация, что она более опытна в подобных вещах, чем на самом деле?
По-видимому, эти тревожные мысли отразились на ее лице, ибо глаза графа сделались ласково-нежными.
– Перестань беспокоиться, Санча. Реакция совершенно естественная. Я не собираюсь совращать тебя, поэтому не пытайся снова спрятаться в раковину. – Приблизившись, граф двумя пальцами приподнял ее голову за подбородок, заставляя смотреть ему прямо в глаза. – Я хочу познать тебя, Санча. И не только твое прекрасное тело, но и твой разум! У нас достаточно времени, чтобы хорошенько узнать друг друга. А потому не смотри с таким страхом, я тебя не обижу.
Санча несколько успокоилась, хотя кожа горела в тех местах, которых коснулись его пальцы. Внезапно она опять стала воспринимать течение времени и поспешно взглянула на свои золотые наручные часики.
– Боже мой, – воскликнула она. – Почти три часа. А я должна была быть в редакции в два!
Оставив Санчу, граф подошел к бару и налил себе вина. К ее облегчению, он не предложил ей выпить, но огорчало его очевидное безразличное отношение к той ситуации, в которой она оказалась.
Вернувшись, граф посмотрел на Санчу через край бокала с веселой снисходительностью.
– Не волнуйся, дорогая, – проговорил он тихо, поднимая бокал в знак дружеского приветствия. – Я отвезу тебя в редакцию и все объясню.
– Объясните? Как вы сможете объяснить? – пробормотала расстроенная Санча.
Не торопясь, граф застегнул все пуговицы на рубашке.
– Скажу, что ты пришла, чтобы обсудить некоторые детали статьи, а я задержал тебя. Вот и все. Тебя такое объяснение устраивает?
