Донна была в бешенстве на себя — она оставила Доктора там, она бросила его так, как он бы никогда с ней не сделал (плохо). Но она была и практичной. Он сказал ей уйти, и это было правильно, потому что иначе он был бы убит (определенно плохо).
Донне хотелось смерти, но ей нужно было найти помощь и вернуться обратно в Антенную систему.
Может, она могла бы отыскать Марту Джонс и ее приятелей из ЮНИТ — ей нравилась Марта, и она знала, что она бросила бы на помощь все силы.
Когда она спустилась по лестнице, она взяла том телефонного справочника и была уже на букве Ю, когда поняла, что ЮНИТ наряд ли будет там, а будет в рубрике «Военные организации, посвященные уничтожению марсиан» (ни хорошо, ни плохо, а просто немного воинственно).
— Доброе утро, мадам, — огрызнулась через прихожую Сильвия Ноубл. — Я прошлой ночью за тебя волновалась.
— Почему?
— О, не знаю. Притащиться обратно на рассвете после ночи, в которую собралась вместе с Доктором? В твоем возрасте? Я хочу сказать, собираться вместе хорошо, когда тебе 21, но когда средний возраст был только несколько Дней рождений назад…
— Эй!
— Как бы там ни было. Дело в том, что пора взрослеть, молодая леди.
— Спасибо, мам. Слишком старая, чтобы вместе собираться, но не слишком старая, чтобы жить со своей матерью. Великолепно.
— Никто не заставляет тебя здесь жить, — сказала Сильвия, дав Донне чашку чая в руки. — Ты сейчас не особо много делаешь. Уходишь с Длинноногим Папашей на всю неделю напролет, — она потянула домашний халат Донны, затянув пояс и расправив воротник. — И где же он теперь? Вытащил твоего дедушку на надел, конечно. А утро не теплое, и он оставил здесь свой термос. — Сильвия лизнула свой указательный палец и стерла след на щеке Донны.
— Все же предполагаю, что они оба вернутся к обеду. Воскресное жаркое и всякие гарниры? Ха! Как бы ни так. Вот что я тебе скажу, сегодня поездка к «Джолли Лок Кипер», и там можно съесть все за десять фунтов, моя девочка. Те дни, когда я была рабыней говядины и Йоркширского пудинга, ушли вместе с твоим папой, позволь мне сказать тебе, — Сильвия распустила рыжие волосы Донны за ушами и легким щелчком смахнула челку. — Тебе оставили записку прошлым вечером, я нашла ее, когда меня разбудил твой дедушка, заявившийся после того, как вы его подбросили на такси. Я не читала, но она от тех мальчиков Карнес, о которых говорил Доктор.
Донна хотела спросить, откуда она знала, от кого была записка, если она ее не читала; но это вело к затруднительному положению с записками от парикмахеров, когда Донне было двенадцать, и до писем от Мартина Харта, когда Донне было пятнадцать, и к тому, кто какие из них открыл, когда они были адресованы другому. Так что она молчала.
Еще у Донны были угрызения совести за ростбиф и Йоркширские пудинги, воскрешенные в памяти ее мамой, поданные под фантастическим соусом. Гравировкой с папой. Дедушка и Нанна приехали на день, болтают о расписании электричек, клубе коллекционеров машин и долгих прогулках в Большой Виндзорский парк. Внезапно ей захотелось, чтобы ей снова было десять лет.
И она хотела плакать.
— Мам?
— Что?
— Я скучаю по папе.
И Сильвия обняла свою дочь так, как не делала этого очень долгое время. Затем отстранилась, как будто вспомнила, что начальная установка Сильвии Ноубл — быть брюзгливой и непреклонной, а не чувствительной и теплой. Особенно с ее своенравной дочерью.
Но этого момента было достаточно, чтобы сделать Донну счастливой. Потому что это был настоящий интуитивный жест.
— Ты не могла бы позвать своего дедушку, пожалуйста, узнать, когда он вернется и присоединится ли к нам в пабе твой Доктор.
— А Нетти?
(У, очень плохо).
— Если мы должны.
Желая сменить настроение, Донна открыла парадную дверь, чтобы проверить погоду.
— Мам, а почему ты сказала, что дедушка ушел на надел?
— А что он еще делает? Он либо рядом с овощами, либо с Нетти. Когда это не одно и то же.
Донна бросила на нее взгляд, и у Сильвии хватило приличия извиниться.
— Прости. Так привыкла быть одной, что забыла, что я не должна говорить другим то, что говорю вслух сама себе.
