Так вот, из всего, что задумал Михль, двойник Вальдштейна, не осуществилось ничего. Он не овладел чешским языком и не научился подделывать размашистую подпись Вальдштейна. Историки качают головами над его жалкими попытками изобразить пышный, графически замысловатый автограф герцога, сохранившийся для нас: как мог Вальдштейн так одряхлеть физически за один-единственный, да и то неполный год? (Подпись его, датированная еще январем тысяча шестьсот тридцать третьего года, являет образ юношески бодрый, полный сил и энергии, и это вполне понятно читателю, ибо для обратного тогда еще не было никаких причин, — сцена в пыточной разыгралась примерно месяцем позднее; меж тем последующие сигнатуры мнимого Вальдштейна — явная, неуклюжая, неискусная подделка; и чем дальше, тем более жалкими были эти каракули: бедный Михль не только не продвигался вперед в своих усилиях, но становился все более неловким, мучимый заботами, углубляющейся шаткостью своего положения и безжалостным syfilis galopans — единственное, в чем он не только сравнялся со своим хозяином, но даже превзошел его.)
Он совершал непостижимые политические и тактические ошибки, — писал о нем один историк. В голове его разрастались пагубные метастазы, — считает другой историк, сын великого немецкого писателя, подошедший удивительно близко к нашей правде, говоря о больной, почти уже распавшейся личности. Одним словом, Михль был глупец, далеко не доросший до той сложной ситуации, в которой и гению-то пришлось бы весьма и весьма поворачиваться, чтобы выйти без потерь. А Михль повел себя как слон в посудной лавке. Война была ему ненавистна, поэтому он избегал сражений, а считая себя хитрецом и хорошо помня вальдштейновские интриги, с удовольствием вступал в переговоры то со шведами, то с саксонцами, то с чешскими эмигрантами, а то даже и с французами. Пока он ждал чуда, которое явится и все устроит в его пользу, сделает его властителем Европы или хотя бы Чехии, а то и странствующим рыцарем (он и с таким планом носился: пускай только Господь избавит его от недругов, и он пойдет пилигримом в Святую Землю), время шло и ничего подобного не происходило. Когда же в один прекрасный майский день чудо все-таки произошло и случилось то, о чем подлинный Вальдштейн хлопотал с первой минуты, как только шведы высадились на германской земле, и что могло одним махом закончить войну и раздавить габсбургское могущество, чудо великое и совершенно неожиданное, состоявшее в том, что шведы предложили Вальдштейну — точнее, тому, кто выдавал себя за Вальдштейна — наступательный союз против его суверена императора Фердинанда, тут Михль, в ужасе от одной мысли, что, приняв решение, должен будет обнажить меч и притвориться тем человеком действия, каким смолоду был Вальдштейн, отверг этот союз! «Еще не настало время, — заявил он. — Когда оно настанет, я сделаю все, что следует».
Этим он, разумеется, окончательно расплевался со шведами.
Его огромная армия, расположившаяся в Силезии вблизи от изголодавшихся и сильно сократившихся численно из-за эпидемий шведских и саксонских войск, разлагалась от жары — лето было знойным — и от безделья тем быстрее, что Лжевальдштейн уничтожил силу, еще как-то внушавшую страх его людям: он приказал рассеять доблестных, честных веритариев, которые следовали по пятам за его отрядами, препятствуя им совершать зверства. Сделал это Михль под тем предлогом, что веритарии — лазутчики противника в его тылу. Если императорская Вена следила за его действиями с нараставшим недовольством, то личных друзей и родственников Вальдштейна, посвященных в тайну двойника, начала охватывать паника. Со времен Меммингена и регенсбургского сейма двойник уже несколько раз замещал герцога, и потому поначалу друзья и родственники не беспокоились и только ждали, когда двойник снова наденет свою маску, а подлинный Вальдштейн вернется на свое место. Но время шло, подлинного Вальдштейна все нет как нет, а двойник действовал как полный идиот. Тут-то спокойствие приближенных герцога сменилось тревогой, тревога — зловещими подозрениями, а те — ужасной неопределенностью. Что делать? Подлинный или подставной, человек этот все еще обладал достаточной властью, чтобы одним ударом всем им свернуть шею, как кроликам. В конце концов, когда шведы по вине мешкотности Лжевальдштейна заняли Регенсбург, веселый племянник Макс испросил неотложную секретную аудиенцию у императора Фердинанда. Ждать ему пришлось четыре дня, ибо монарх как раз был занят на охоте, но ничего — когда дождался, аудиенция того стоила. Беседа велась шепотом и длилась три часа, причем император то разводил руками, то всплескивал ими, издавая приглушенные восклицания вроде: «Aber gehens! Net moglich!»
