— Может быть, море?
— Что?
— Я знаю, ты любишь море. Но я и нарисовал его.
— Где? Я ничего не вижу.
— Ну… можно сказать, нарисовал. Я знаю, за этим балкончиком должно быть море. Взгляни на небо. На эти облака. На эти отражения между ними. Какого они цвета?
— Изумрудного?.. — я таращил глаза на Мишку.
— Возможно… ты любишь море и хочешь отправиться на остров к Стиву Слейту, да? Вот видишь, я снова о нем вспомнил, а ведь мы договаривались обходиться без него… пока что, — он опять улыбнулся — слегка, — тропический остров… пройдет лет пятнадцать, и ты многое переосмыслишь, остальное — забудешь. Пятнадцать лет — это большое время.
Время. Взгляни на время.
— Но потом… потом, возможно, ты вспомнишь все снова.
— Почему ты так говоришь?
— Не знаю, я просто фантазирую, — честно признался он; пожал плечами, — что дальше? Я имею в виду, что ты видишь на купюре? Этот цвет, видишь? Рубиновый с топазом.
Четырехконечный отблеск.
— Что это может быть? Попробую угадать… пурпурный циферблат с золочеными…
— Нет, не надо, прошу тебя! — меня бил озноб.
Я резко встал.
— Что?.. Ну ладно, хорошо, не буду, — удивленно отозвался Мишка, — что-то не так?
Наши взгляды встретились. О Боже, он спрашивал меня абсолютно искренне!
V
Мишка отдал мне все четыре купюры, — в подарок, но, в то же время, и на важное государственное хранение. «Сейфа нет, но мы используем тебя, вместо сейфа. Нашему государству положено начало. Задел. И завтра мы обязательно продолжим — думаю, займемся разработкой законов».
Я отправился домой, чтобы заложить их в какое-нибудь укромное местечко, и все изучал каждую деталь купюры, почти уже с восторгом: ну чего я так разнервничался, правда? Пять экю… окно на оборотной стороне. Это самое обыкновенное окно, вовсе оно не походит на балкон. И то, что Мишка как будто бы угадал мой сегодняшний сон, — на самом деле, ничего он не угадал, это простое совпадение.
Однако в моей голове вдруг запищал неумолимый голосок:
Но как же эта совершенно точная и, потому, просто невероятная догадка с пурпурным цифер…
— но оказался внезапно оборванным: проходя мимо дома Широковых, я заметил на участке Пашку; остановился посреди дороги, показал нарочитую улыбку, очень зубастую и очень деревянную. Взял купюру в пять экю пальцами обеих рук, с двух противоположных сторон (остальные купюры спрятал в карман штанов), приложил ее, едва ли не натянул на подбородок. И стал ждать, пока Пашка случайно обнаружит мое присутствие.
Как я полагаю теперь, со стороны это выглядело глупо донельзя.
Пашка безуспешно старался разрубить полено — каждый раз, когда родители делали ему поручение подобного рода, все в результате приходилось переделывать или доделывать его брату, который был всего только на год меня старше. Теперь, однако, Димка пятый уже день занимается глазной гимнастикой, — никаких физических упражнений, — и Пашке придется самому попыхтеть.
Я стоял, скалился, а Пашка судорожно взмахивал топором, сев на корточки; я видел, что он очень боится пораниться.
В конце концов, я понял, что, пока не окликну, присутствия моего он не обнаружит.
— Эй, Паш! — я хотел, чтобы мой голос звучал самоуверенно и гордо, но в последний момент не смог справиться с откуда ни возьмись подкатившим комом — Мишка угадал мой сон — в результате оклик получился неровным, слегка сдавленным.
Пашка поднял голову.
— Смотри! — я постучал пальцем по купюре.
— Вот ублюдок… — Пашка бросил топор, встал и направился к калитке.
Конечно, я хотел думать, что он выругался по причине, что увидел у меня купюру. Они двухсторонние. (Как здорово, что на этих купюрах есть оборотная сторона!).
Я бросился на участок и оттуда уже, так и прижимая пять экю к подбородку, принялся кричать Пашке, что теперь у меня есть свои купюры, Мишка нарисовал мне значительно лучше…
— …и на них есть оборотная сторона. Ясно тебе?..
— Засунь свои купюры… — он погрозил мне кулаком.
Я смутился.
— За то, что ты сделал, ты еще ответишь, поэл?
— Эй, Паш, не трогай его, ладно? — это был Мишка; он тоже возвращался с Олькиного участка, — не трогай — он и так сейчас напуган.
Он и так сейчас напуган, —
