Они бы так еще долго пререкались, но вдруг парень в шапочке как-то неожиданно, даже инстинктивно обернулся к лесу.
— Эй… Вотон он.
— Где? — второй парень тотчас приглушил мотор, сплюнул в траву и встал, облокотившись на руль; газовая труба извергла из себя последние дымовые колечки и струйки и заглохла.
— Разуй глаза!
— Да вижу уже, вижу…
— Видал как идет! Прям расхристанный крутой перец…
— Ха, ха-ха, — парень с мотоциклом рассмеялся коротко, гадливо, даже как-то уродливо; его открытые глаза еще более просветлели.
— Ну чё, никто не следил за тобой? — прикрикнул парень в шапочке — вдаль, Перфильеву.
Перфильев ничего на это не ответил, по тропке подошел вплотную и продолжал так стоять с полминуты; он улыбался хитро, но в то же время и с оттенком какого-то странного покровительства, смешанного и с непрестанным ожиданием подвоха от тех, над кем это неправомерное (с их точки зрения) покровительство было взято — подвоха, так сказать, в расплату; глубокий узор морщин вокруг глаз и изогнувшиеся черничные губы, с которых как будто того и гляди сорвется восклицание: «У-у ты како-о-ой! Так вот, значит?..»
Парень на мотоцикле, между тем, опять рассмеялся; пониженным тембром.
— Следил?.. Ха, ха-ха. Ну ты скажешь тоже — мы сейчас тут прямо детектив соорудим, — и сказав это, рассмеялся своей собственной шутке уже в полный голос и визгливо.
Первый не обратил на этот хохот никакого внимания, а все рассматривал сторожа.
— Ну ладно, ладно. Здорово уж! — и притронулся к руке Перфильева.
Тот все стоял без движения, но вдруг произнес:
— Ну привет… — так и не меняя выражения лица, бросил взгляд куда-то в сторону, потом переменил позу и вел себя уже более естественно, — привет… Федор.
— Чё он сказал? — парень на мотоцикле вытянул голову; его губы растянулись; глаза опять прояснились, даже засверкали на сей раз; он все прекрасно слышал, но это была его манера — переспрашивать, если говорил кто-то, к кому он относился… неоднозначно — да, так лучше всего будет сказать.
— Федор. Он назвал меня «Федор», — Федор подмигнул.
— Ха, ха-ха. Федор… Евгеньевич! Федор Евгеньевич, — и оба они так заржали, что телам их даже пришлось перегнуться пополам — чтобы избавиться от этого взрывного хохота; у Перфильева зазвенело в ушах.
И все же Федор смеялся чуть менее громко.
— Ну хватит уже, тихо! Успокойтесь, хватит!
И тут смех их иссяк так же быстро, как и появился.
— Ну так никто не следил за тобой?
— Да кому следить-то! Сохраняй простую осмотрительность и все.
— И ты ее сохраняешь, да? — Федор лукаво взглянул на сторожа; потом щелчком пустил окурок в траву.
— Ну а ты думал? Хм… — важно сказал Перфильев.
— Чё, есть новости?
— Новости? Есть… есть… конечно, есть…
— Выбрал? Смотри, чтоб только не как в последний раз — Митек на шухере стоял, стремно было — говорил, даже какой-то прохожий мимо был — так Митек даже в траву шмыгнул. Но пронесло. А в другой бы раз не пронесло.
— Да от такого никогда не застрахуешься.
— Я понимаю, да только добыча не оправдалась, понимашь? — сказал Федор развязно и непрестанно покачивая головой; но в то же время уже очень серьезно — таким тоном говорят о бизнесе, — я знаешь, как перестремался тоже? Раму уже открыл, и тут какой-то шум.
— Тебе реально показалось, что тебя схватили? — спросил Митек.
— Я о раму ударился башкой, ну, она упала, придавила меня… я конечно подумал, что это кто-то меня уже атакует.
— Ха, ха-ха. Знаешь чё? — Митек повернулся к Перфильеву; это был один из тех редких случаев, когда он обратился к нему напрямую, — он чуть в корыто не свалился от страха, — Митек заржал.
— Да пошел ты, а? Там и не было корыта!
— Ты сам сказал, было!
— Врешь! Не говорил я!..
— Ладно, ладно… — общаясь с этими ребятами, Перфильев часто испытывал ощущение, будто теряет время, но все же не научился еще пресекать их пустую болтовню, когда бы ни потребовалось, — только если уже просто другого выхода не оставалось, — я все понял — вы перестремались. Ближе к делу. У меня обход через час, мне надо вернуться в поселок. На сей раз все будет тип-топ. В этом доме, ну… в нем есть, что взять. Я был там.
