— Эге-гей! — кричал он. — Заходи слева, бери их в кольцо! — И снова оглушительно свистел. Его крики и свист полетели во все стороны, увязая в мохнатых дебрях и отражаясь от гулких опушек. Лес зашумел разными голосами, будто желая обмануть кого-то своей многолюдностью, и там, по другую сторону полянки, не выдержали: треск сучьев и шум ветвей говорили об их поспешном бегстве.
— Ату!.. Ату!.. — кричали им вдогонку Семен и Матвей, радостные от счастливого для них исхода негаданной стычки.
Первым опомнился Матвей. Он быстро подбежал к месту только что свершившегося убийства.
Человек, лежавший под телом Селезнева, еще подавал признаки жизни. Оглоушенный и разбитый падением с лошади, он пришел в себя, когда его переворачивал Селезнев, и, собрав последние силы, ударил того ножом. Это были, верно, последние силы. С трудом открыв глаза, он посмотрел на склонившегося Матвея и чуть слышно прошептал:
— Упреди государя… Он у Паисия в церкви… От Пенькова Сеньки — скажи…
Матвей быстро выпрямился и бросил Семену:
— Присмотри за ним да за знакомцем своим, а я навстречу государю подамся. Схоронись с ними в лесу и жди меня тут.
Он быстро побежал по полянке, перепрыгивая через лежавшие тела. Там, в дальнем углу, на который выходила лесная дорога, сбилось в кучу несколько лошадей.
Матвей поймал одну из них, легко вскинул свое тело в седло и тотчас же скрылся в лесной чаще. Вскоре он уже подъезжал к церкви Всех святых на Кулишках, где великий князь прощался с отцом Паисием.
— Здесь государь? — кинулся он к одному из дружинников.
— А зачем тебе это знать? — подозрительно спросил тот.
— Дело спешное, веди до старшого.
— Это еще можно. Слышь, Василий, — крикнул он в глубину двора, — тут со спешным делом прибегли!
Стремянный великого князя не спеша вышел из тени и презрительно оглядел Матвея. Потянулся и зевнул: чего, дескать, надо?
— Нет ничего страшнее ленивых и глупых охранников, — спокойно сказал Матвей, — не уподобляйся им и отведи меня к государю по спешному делу.
Василий поначалу даже оторопел от таких слов невзрачного холопа. Однако оторопь продолжалась недолго. Он быстро направился к Матвею, на ходу доставая плетку из-за пояса, и проговорил, как прорубил:
— Сначала — плеть. Опосля острастки — дело. Будешь знать!
— Не выказывал бы ты свою дурость, когда дело о государевой жизни идет! — возвысил голос Матвей и, приблизившись к Василию, сказал уже тише в его распаленные гневом глаза: — Там, в лесу, людей ваших поубивали, Сенька Пеньков послал упредить.
Василий тут же забыл о своем намерении.
— Пошли! — мотнул он головой и повел Матвея к покоям отца Паисия.
Старец умирал в полном сознании. Прибывший ученый фряжский лекарь синьор Просини, которого все на великокняжеском дворе называли Синим-Пресиним, отчужденно стоял в стороне. Ему не позволили осмотреть больного, упросившего великого князя не отягчать последних минут излишней суетой. И хотя Просини внутренне был рад этому, поскольку сомневался в силе своего врачевания, он всем видом показывал обиду.
— Что, привезли святого отца для причастия? — быстро обернулся великий князь на звук открываемой двери.
— Нет, государь, — ответил Василий и, подошедши к нему, склонился в поклоне. — Человек принес весть: Пенькова с дружиною прибили. Только что!
Иван Васильевич сверкнул глазами:
— Ну-ка, приведи его сюда!
Матвей бесстрашно вошел в темные и прохладные покои, перекрестился на иконы и поклонился великому князю:
— Здоров будь, государь. Вез тебе поклон от святого отца Нила, а привез еще и весть плохую. Наткнулись мы со товарищем на твоих людей, лихими людьми в лесу погубленных, и один из них, совсем разбитый, просил упредить тебя.
Грозно сдвинул брови великий князь, сполохами гнева осветилось его лицо, но голос сдержал.
— Вольно же у нас разбойному люду средь бела дня гулять! Василий, отряди человека к Хованскому — пусть весь лес прочешет, а его по этому делу подробней допросит! — И, посмотрев на Матвея, добавил: — Об отце же Ниле в другой раз с тобой поговорим.
— Дозволь, государь, еще два слова тебе сказать с глазу на глаз! — решительно сказал Матвей. — Дело спешное и важное.
