К моему удивлению, план Андропова удался. При очередном визите я не узнал Брежнева. Прав был Щербицкий, говоря, что он сильный человек и может "собраться". Мне он прямо сказал: "Предстоит XXV съезд партии, я должен хорошо на нем выступить и должен быть к этому времени активен. Давай, подумай, что надо сделать".
Первое условие, которое я поставил, — удалить из окружения Н., уехать на время подготовки к съезду в Завидово, ограничив круг лиц, которые там будут находиться, и, конечно, самое главное — соблюдать режим и предписания врачей.
Сейчас я с улыбкой вспоминаю те напряженные два месяца, которые потребовались нам для того, чтобы вывести Брежнева из тяжелого состояния. С улыбкой, потому что некоторые ситуации, как, например, удаление из Завидова медицинской сестры Н., носили трагикомический характер. Конечно, это сегодняшнее мое ощущение, но в то время мне было не до улыбок. Чтобы оторвать Н. от Брежнева, был разработан специальный график работы медицинского персонала. Н. заявила, что не уедет без того, чтобы не проститься с Брежневым. Узнав об этом, расстроенный начальник охраны А. Рябенко сказал мне: "Евгений Иванович, ничего из этой затеи не выйдет. Не устоит Леонид Ильич, несмотря на все ваши уговоры, и все останется по-прежнему". Доведенный до отчаяния сложившейся обстановкой, я ответил: "Александр Яковлевич, прощание организуем на улице, в нашем присутствии. Ни на минуту ни вы, ни охрана не должны отходить от Брежнева. А остальное я беру на себя".
Кавалькада, вышедшая из дома на встречу с Н., выглядела, по крайней мере, странно. Генерального секретаря я держал под руку, а вокруг, тесно прижавшись, шла охрана, как будто мы не в изолированном от мира Завидове, а в городе, полном террористов. Почувствовав, как замешкался Брежнев, когда Н. начала с ним прощаться, не дав ей договорить, мы пожелали ей хорошего отдыха. Кто-то из охраны сказал, что машина уже ждет. Окинув всех нас, стоящих стеной вокруг Брежнева, соответствующим взглядом, Н. уехала. Это было нашим первым успехом.
То ли политические амбиции, о которых говорил Андропов, то ли сила воли, которая еще сохранялась у Брежнева, на что рассчитывал Щербицкий, но он на глазах стал преображаться.
Дважды в день плавал в бассейне, начал выезжать на охоту, гулять по парку. Дней через десять он заявил: "Хватит бездельничать, надо приглашать товарищей и садиться за подготовку к съезду".
Выразительные описания, не правда ли? Отметим тут два важных обстоятельства политического значения. Во-первых, скрытный донельзя Андропов чрезвычайно откровенен с кремлевским Гиппократом, да еще по таким деликатнейшим вопросам, как отношения между членами Политбюро! Действительно, их отношения были весьма доверительными, причем исполнителем тут был явно Чазов. Во-вторых, уже к середине семидесятых годов Андропову удалось полностью контролировать деловую и даже личную жизнь Генсека, сохраняя по отношению к нему все внешние признаки полной и почтительной преданности. Одна подробность с удалением пикантной Н., пользовавшейся недолгим, но сильным влиянием на Брежнева, чего стоит! Так управляют не начальником, не союзником даже, а марионеткой.
Итак, за Брежнева Андропов мог быть спокоен. Он внимательно наблюдал за ним сам и через доверенного лекаря. Неожиданностей, опасных для себя, ему оттуда ждать не приходилось отныне. Суслов был хоть и стар, и дряхлел, но интриган был первостатейный, а опыт по этой части приобрел в Кремле громадный и еще задолго до появления там Андропова. Но их обоих объединяла любовь к строгому порядку, который стал сильно нарушать жизнелюбивый Генсек. К тому же замкнутый Михаил Андреевич никогда не рвался в руководители партии и государства, того не было ни при Сталине, ни при Хрущеве.
Выходец из полтавского поселка Карловка, специалист по сахароварению Коля Подгорный был глуп и груб, типично хрущевский выдвиженец. Только в самодовольной глупости он и мог возмечтать о высшем посте в стране, что так беспокоило предусмотрительного Андропова. Брежневу они с Чазовым о том своевременно доложили, а тот был очень ревнив. И вот после XXV съезда КПСС, к которому так разнообразно готовился Брежнев в Завидове, судьба Подгорного была решена быстро и просто: летом 1976 года его сбросили с высоченного, но совершенно безвластного поста — председателя президиума Верховного Совета СССР, президента страны то есть. Сбросили, и все, и никто ни в Верховном Совете, ни в стране и не вздохнул. А "президентом" Леонид Ильич поставил самого себя, он уже начинает входить во вкус должностей, званий и наград.
