«Не так!»
Бой часов возвестил, что уже час ночи, и Дьюи безмолвно взял за руку Вайолет, судья Штраус взяла за руку Клауса, а Джером Скволор нагнулся и взял за руку Солнышко, и трое взрослых повели троих сирот по ступеням, ведущим в отель, и прошли мимо такси, которое по-прежнему стояло на месте, урча двигателем, а за стеклом еле угадывалась фигура водителя. Взрослые улыбались детям, и дети улыбались им в ответ, но ведь Бодлеры не вчера родились — а здесь этот оборот означает «Были уже не настолько юны и неопытны, чтобы безоговорочно верить всему, что говорят некоторые люди». Если бы Бодлеры действительно родились вчера, они были бы достаточно неопытны, чтобы поверить, будто все их горести и вправду вот-вот закончатся, а Граф Олаф и его мерзкие приспешники предстанут перед Верховным Судом и будут приговорены к заслуженному наказанию за все свои неблагородные дела, сами же дети проведут остаток дней, вместе с Дьюи Денуманом работая над колоссальным подводным каталогом, и ради всего этого надо просто дожить до завтра. Но Бодлеры родились не вчера. Вайолет родилась за пятнадцать с лишним лет до этой среды, а Клаус — примерно два года спустя, и даже Солнышко, которая едва вышла из младенческого возраста, родилась не вчера. И вы тоже — если, конечно, я не впал в преступное заблуждение, а тогда добро пожаловать в мир, малютка, и поздравляю с тем, что вы столь рано обучились грамоте. Но если вы родились не вчера и читали все книги о жизни бодлеровских сирот, то вряд ли удивитесь, что счастью Бодлеров практически сразу был положен конец, поскольку в тот миг, когда детей провели сквозь облако пара, валившего из трубы, ко входу в отель «Развязка», а единственное «Не так!» растаяло в ночи, — в этот самый миг прибыл самый нежданный гость на свете. Этот гость стоял посреди вестибюля, театрально изогнув высокую тонкую фигуру, словно ждал восторженных аплодисментов публики, и вы не удивитесь, когда узнаете, какая татуировка была у него на щиколотке и что даже в сумраке вестибюля дети увидели эту татуировку сквозь дыру на носке. Вероятно, вы родились не вчера и вас не удивит, когда окажется, что знаменитый негодяй снова — в предпоследний раз — вошёл в жизнь Бодлеров, и Бодлеры тоже родились не вчера и поэтому не удивились. Они родились не вчера, но когда Граф Олаф повернулся к ним и посмотрел на них своими сверкающими глазами, бодлеровские сироты пожалели, что вообще родились на свет.
— Ха! — закричал Граф Олаф, указывая на бодлеровских сирот костлявым пальцем, но дети были рады, обнаружив в бочке дёгтя ложку мёда.
Ложка мёда в бочке дёгтя — это та малость, которая радует душу, когда все на свете идёт не так, например веточка душистой петрушки на бутерброде с протухшей рыбой или прелестный одуванчик в саду, поеденном зловредными козами. Проку от ложки мёда в бочке дёгтя, как вы сами понимаете, никакого, но тем не менее Бодлеры, хотя новая встреча с Олафом и преисполнила их ужасом и омерзением, были рады, обнаружив в бочке дёгтя ложку мёда: негодяй потерял интерес к своему новообретённому смеху. В последний раз сироты видели его на борту загадочной подводной лодки в форме осьминога, и тогда он взял себе в привычку смеяться странным смехом, полным фырканья, писка и всевозможных слов на букву X. Но когда негодяй шагнул к детям и ко взрослым, стиснувшим им руки, было ясно, что смех он теперь предпочитал лаконичный — здесь это слово означает «Состоящий лишь из слова „Ха“».
— Ха! — вскричал он. — Так я и знал, что снова найду вас, сироты! Ха! И теперь вы в моих руках! Ха!
— И вовсе мы не в ваших руках, — сказала Вайолет. — Просто по воле случая мы оказались с вами в одной комнате.
— Это ты так думаешь, сирота, — оскалился Олаф. — К сожалению, тот, кто держит тебя за руку, — мой союзник. Давай- ка её сюда, Эрнест! Ха!
— Сами вы ха, граф, — сказал Дьюи. Голос у него был спокойный и твёрдый, но Вайолет почувствовала, как дрожит его рука. — Я не Эрнест, и я вам её не дам!
— Ладно, давай-ка её сюда, Франк! — сказал Олаф. — Стриглись бы, что ли, по- разному, в самом деле, а то никак вас не различишь!
