- Вы подтверждаете, что это имело
место?
- Ну да, и что? Мымра! Стерва!
Курва! Всё равно ведь сходил!
- Из-под палки. Против воли. Я не
сужу, ни в коем случае. Не моя компетенция. Но для отчёта это не пойдёт.
- Безобразие. Психопатка хренова!
Ну а с остальными что?
- Остальные проверяем. - часы
снова пикнули, - Мне пора, Эдуард Васильевич.
*
* *
- Вы задержались на пятнадцать
секунд. - сухо сообщил Патканян, отрывая от висков синие проводки с присосками.
- Виноват, исправлюсь.
- Это очень опасно.
- Чем же?
- Продолжительное пребывание в
состоянии контакта способно привести к необратимым последствиям. Вы можете не
вернуться, попросту говоря, сами впадёте в кому.
- Да, серьёзно. - Карев поднялся
и поболтал ногами, свесив их с кушетки, - Слушай, Патканян, прости, что я тебе
наговорил перед сеансом. Просто тяжёлый день выдался.
- Ладно, проехали.
- Спасибо. И ещё: давай на
"ты", ладно? Мы в дознавательском отделе все на "ты", даже
Халла заставили. Одно ведь дело делаем. Хочется по-нормальному говорить. А
лакированно-вежливый официоз уже в зубах навяз от болтовни со свидетелями.
- Ладно.
- Тебя Артуром звать, так?
- Да.
- А меня Павлом.
- Я помню. Так что у тебя там с
женой?
- День рожденья у неё. В субботу.
А я ей платье купил...
*
* *
- Викентий Петрович...
- Что ещё?
- Харчевский спрашивал меня о
нашей процедуре...
- И?
- Я ему, в общем, рассказал. И
про комиссию, и про "определитель"...
- Правильно. Мы из этого секрета
не делаем.
- Да. Но он говорит, что... пока
не готов к смерти.
- Так в чём же дело? Пусть
готовится. Время ещё есть.
- Я ему точно так и сказал.
- И?
- Одно дело - найти ловкий ответ,
другое дело - с живым человеком разобраться.
- А чего разбираться-то? Ох,
Павлик, увлёкся ты личным контактом, я смотрю. Не увлекайся.
Несколько секунд Петрович
внимательно смотрел на подчинённого узкими серыми глазами, а потом вдруг опёрся
обеими ладонями о столешницу и грузно поднялся:
- Пойдём!
Они вышли из кабинета. Миновали
прихожую. Далее - по коридору до лифта. Роста начальник оказался совсем
невысокого, отчего могучие плечи и свободная талия делали его почти квадратным.
В серой лифтовой кабине он заговорил снова, пристально глядя на Карева:
- В нашем обществе тема смерти
табуирована. Люди силятся забыть, что они смертны. Даже говорить об этом -
неприлично. Разве что шутить. Чтобы завуалировать собственный страх. Идиотизм,
не правда ли?
- Ну да. - пробормотал Павел,
хмуро наблюдая, как под потолком проползают друг за другом полоски света от
межэтажных ламп. Куда они едут?
Лифт звякнул и остановился, но
шеф нажал что-то на запястье и кабина поползла вниз.
- Избегать мыслей о смерти - едва
ли не величайшая глупость нашего времени. Ты можешь не жениться, не учиться, не
работать, а вот можешь ли ты не умереть? Можешь?
- Нет. Не могу. - машинально
отозвался Павел.
- Вот именно. - их снова дёрнуло,
на этот раз двери раскрылись, и Петрович шагнул на площадку, Карев последовал
за ним, - В средние века человека готовили к смерти с рождения. Это называлось
ars bono morierti - искусство хорошо умирать. Люди не искали повода спрятаться
от неизбежного, они готовились. И в итоге - могли выбирать, с каким выражением
лица встретить смерть. А нынешнему человеку осталась лишь гримаса животного
ужаса. Он сам лишил себя выбора. Всю жизнь старается не думать о конце, а когда
конец наступает, остаётся одиноким, испуганным и растерянным. Как и твой
Харчевский. Ишь ты, видите ли, "не готов" он! Интересно, как он своим
студентам отвечал на эту фразу? Отменял ли экзамен? Сомневаюсь. Не ты, Павлик,
и не наша служба виноваты в том, что господин Харчевский оказался "не
готов". Времени на подготовку у него было предостаточно. Лет пятьдесят,
или сколько ему там?
- Пятьдесят четыре. - отозвался
Павел, сосредоточенно разглядывая пустой коридор, по которому они шагали.
- Ну вот. Давно уже не мальчик. А
вообще ему многие бы позавидовали. Знать точно, что у тебя есть в запасе три
недели. На полное овладение ars bono morierti не хватит, но худо-бедно
подготовиться - вполне можно. Всё, пришли.
Петрович остановился перед плотно
закрытой дверью с ручкой-вертушкой, как у сейфовых замков.
