Розита… Они познакомились год назад совершенно случайно. Впрочем, Андрей оставлял возможность думать, что это вовсе не так. Он вообще считал, что в его нынешней жизни самые невероятные происшествия нельзя списывать на случайности. Одни из них под случайности гримировал он сам, с другими, возможно, то же самое делал другой гример.
Познакомились они так. В начале прошлого лета Андрей возвращался с этюдов. В это время он только начал писать «Закат у Синих скал», и ему приходилось выезжать в горы на натуру. Не доезжая километров двадцати до города, Андрей заметил золотистый «Паккард», приткнувшийся к обочине автострады. Рядом с машиной стояла женщина. Увидев подъезжавший автомобиль, она вышла на дорогу, подняла руку и от напряжения, как старательная школьница, желавшая, чтобы ее вызвали к доске, привстала на цыпочки.
Андрей гнал машину, не снижая скорости. Заводить контакты с дорожными проститутками или становиться жертвой грабителей, ловивших простаков на «живца», он не собирался. Поравнявшись с «Паккардом», он вдруг заметил на лице женщины выражение страшного огорчения и разочарования и нажал на тормоз. Завизжала, прикипая к асфальту, резина шин.
Затормозив, Андрей сдал автомобиль назад.
— О, извините! — мелодично пропела женщина. — У моей коняшки что-то испортилось в серединке, и она не хочет бежать дальше.
Андрей подошел к «Паккарду», довольно старому и потрепанному, приподнял капот и заглянул в пышущее жаром чрево машины. Неисправность оказалась на самом виду. Пластмассовая крышка распределителя зажигания треснула и развалилась на две части.
— Ничего не поделаешь, сеньорита, — сказал Андрей весело. — Придется вашу коняшку оставить здесь. Могу подвезти вас до города.
И тут же представился:
— Чарльз Стоун.
— Розита Донелли, — назвалась женщина. Она устроилась рядом с ним. — Я очень рада, что встретила вас. В такое время на дороге совсем мало машин.
Она оказалась общительной и веселой. Узнав, что ее спутник — художник, Розита восторженно воскликнула:
— Это просто чудо, мистер Стоун! Я никогда не встречала живых художников. Вы мне покажете, что нарисовали?
На другой день она приехала к нему на Оушн-роуд и провела там весь день, рассматривая картины и задавая смешные вопросы.
— Вы всегда пишете в хорошем настроении? — спросила Розита, разглядывая наброски «Солнечного берега». Видимо, обилие света и оптимизм картины наталкивали ее на мысль, что художнику работалось весело и легко.
— Работа есть работа, — ответил Андрей, улыбаясь. — Она не зависит от настроения. Есть охота или нет ее — я пишу. Иначе легко облениться. Потом кисть в руки не возьмешь.
— И всегда получается одинаково хорошо?
— Одинаково хорошо? — Андрей горько усмехнулся. — Вон, взгляните.
Он указал на кипу рисунков в папках, сваленных в угол. На несколько полотен, небрежно прислоненных к стене.
Розита посмотрела на него с уважением.
— Потрясающе! — сказала она. — Если бы все так работали…
Она походила по мастерской. Задержалась у станка, на котором стоял новый подрамник с загрунтованным холстом. Спросила:
— Вы рисуете женщин?
— Портреты? — спросил Андрей, не сразу поняв, что она имела в виду.
— Нет, просто женщин. Их красоту?
Она приняла позу, будто собиралась танцевать фламенко: выпрямилась, одну руку вскинула вверх, другой легким движением провела по бедру слегка выставленной вперед ноги.
— Меня, например.
Поймав его удивленный взгляд, улыбнулась и сказала:
— Не так, конечно. Ткань рисовать не придется. Я все сниму. Это будет мило, разве не так?
Андрей засмеялся.
— Нет, Розита. Женщину такой красоты, с такими прекрасными длинными ногами рисовать в полный рост я не возьмусь. Не хватит умения, а изображать прекрасное плохо — лучше не рисовать вообще.
Вечером они вместе поужинали в ресторане, и он отвез ее домой на своей машине.
Утром следующего дня Андрея разбудил телефон. Звонила Розита. Голос у нее был веселый и взволнованный.
