Некоторое время мы стоим бок о бок, глядя на залитый золотым светом город.
Темнеет все сильнее, лампы в домах гаснут одна за другой, а звезды светят все ярче. Их свет отражается от камней мостовой, превращая ее в причудливую серебряную гирлянду четок.
— Он не должен был делать все это в одиночку, — со слезами в голосе говорит она. — Во всех пророчествах сказано, что их должно быть двое. «И восставит Бог священника из колена Левитова и царя из колена Иудина».
Она цитирует Заветы двенадцати патриархов, а потом прикрывает рот рукой, чтобы не зарыдать в голос.
Я даю ей время, чтобы успокоиться.
— Да, я знаю, два помазанника, два машиаха, которые установят Царствие.[64]
— Убийство Йоханана произошло столь внезапно,[65] — шепчет она.
— Еще есть время, — напоминаю я. — Если расчеты ессеев верны, то Царствие наступит не раньше чем через три года. Возможно, в течение этого времени появится новый мессия и действительно будет два помазанника, которые и исполнят волю Бога.
— Молюсь, чтобы это было так, — тихо говорит она. — А что же будет в ближайшие пару дней, Йосеф? Ты что-нибудь знаешь?
Я шумно вздыхаю и киваю.
— Каиафа разослал всем членам Синедриона известие о том, что следует быть готовыми к срочному собранию по вопросу особой важности. Подозреваю: это касается Иешуа, но никто прямо не говорит об этом. Если так, то я, безусловно, попытаюсь повлиять на ход событий. Ни один из членов Синедриона не желает, чтобы ему причинили вред, Марьям. Если римляне попытаются что-то предпринять против него, Синедрион сделает все, чтобы предотвратить несчастье. Нам совсем не надо, чтобы в канун Песаха один из самых любимых людьми учителей был арестован. Если же Риму нужно спровоцировать восстание, то это лучший способ.
Скрестив руки на груди, она крепко сжимает их.
— Не знаю, Йосеф. Закон запрещает нам покидать дома в праздники. Если они попытаются причинить вред Иешу в Песах или Шаббат, кому из нас хватит смелости нарушить Закон и воспрепятствовать им?
— Мне.
Она улыбается сквозь слезы.
— Йосеф… ты не мог бы поговорить с Иешу? — спрашивает она дрожащим голосом. — Уговорить его, чтобы он скрылся?
По ее лицу видно, что в ее душе идет жестокая борьба. Это ранит меня в самое сердце.
— Совсем ненадолго, Йосеф. Убеди его вернуться в Галил. Там он будет в безопасности. Скажи ему, что тебе необходимо… ну, например, что у тебя есть больной родственник, нуждающийся в исцелении. Он бегом ринется на помощь, ты же знаешь.
Усилием воли она заставляет себя успокоиться.
— У меня осталось не слишком много денег, но если тебе потребуется кому-нибудь заплатить, чтобы он притворился больным, я могу занять у Иоанны…
— Марьям, — останавливаю я ее.
Она смотрит на меня своими темными глазами.
— Я уже пытался. И не один раз. Он отказывается даже думать об этом. Говорит, что должен быть здесь. И сейчас.
— Да, да, знаю. Я просто…
— Отчаялась, — заканчиваю я за нее. — Понимаю, но, возможно, он прав. Об этом ты не думала? Наверное, ему действительно необходимо быть здесь в этот Песах. Он очень мудр. Поверь в его способность рассуждать.
Порыв холодного ветра заставляет ее задрожать. Она трет одну о другую озябшие руки.
— Он попал в ловушку, Йосеф. Понимаешь? Если он сбежит, то продемонстрирует, что он не Избранный. И паства обвинит его в том, что он не мессия, а самозванец.
— Есть и другие варианты.
— Какие? — с тревогой спрашивает она.
Лицо у нее такое, будто ее снедает ужасающий страх, от которого она никак не может избавиться.
— Он может предстать перед римлянами и открыто объявить, что царство его не от мира сего. Римлян беспокоят лишь земные цари и их людские армии. А за ним не стоит ни того ни другого.
Где-то блеет коза, вслед за ней начинает лаять собака.
— Йосеф, я должна кое-что с тобой обсудить, — шепчет Марьям.
— Что?
— Мне нужна последняя услуга… — начинает она и вдруг резко оборачивается.
Я тоже оборачиваюсь туда, куда смотрит она, и замечаю человека справа от нас, прячущегося в тени дома. Он быстро убегает, обогнув угол дома.
— Как ты думаешь, это Кифа? — шепчет она.
Кажется, что от страха в ее голосе дрожит даже окружающий нас воздух.
